Выжившие

Казалось, что они постоянно следят друг за другом, кроме тех моментов, когда они выпивали вместе. Кажется, именно тогда, сидя за пивом в одном из местных ресторанчиков, они могли расслабиться в компании друг друга. Они немного ели и напивались допьяна, после закрытия ресторана пересекали улицу и заходили в паб. Там они выпивали еще. Они сидели среди молодежи, студентов, которых привлекло дешевое пиво и нестрогое соблюдение возрастных ограничений. Громкая музыка, мамины заплывающие глаза, набирающий силу голос, она становилась развязной и немного небрежной, называла хозяина овощной лавки «черномордым», болтала всякие пошлости, прекрасно осознавая их подноготную, и Бенжамин следовал за ней, он умел играть эту роль. Самые откровенные разговоры между ними велись именно там, когда они обменивались всякими глупостями и сплетнями, и пили, пили до тех пор, пока не грубела кожа и сквозняк из двери не переставал ощущаться. Никогда, даже в самом сильном подпитии, мама не говорила о своем горе и никогда не спрашивала Бенжамина о его горе. Однажды после такого вечера, когда они выпили особенно много и вернулись домой около двух часов ночи, Бенжамин сидел в туалете, освобождая беспокойный живот, и вдруг получил смс от мамы: «Не уверена, что буду дальше в этом участвовать».

«В чем?» – написал Бенжамин.

Она не ответила. Лежа в постели, Бенжамин пытался понять, представить себе, что это могло значить.

Бенжамин позвонил в дверь, послышался стук каблуков, мама подошла к двери и открыла ее.

– Привет, дружок! – сказала мама, обнимая его. Он почувствовал аромат освежителя воздуха, которым мама опрыскивала квартиру, пытаясь избавиться от запаха табака. Аромат тропических фруктов и сигарет. Свет в квартире был приглушен, повсюду горели свечи. Он повесил куртку и заглянул внутрь. Несколько гостей: сильно накрашенная женщина средних лет, тяжелые серьги оттягивали мочки ее ушей, старая мамина коллега, насколько понял Бенжамин. Женщина в носках, одетая во все черное, «соседка с третьего этажа», – представила ее мама. На диване сидели несколько человек, они были не похожи, но точно пришли вместе. Бенжамин представился, и они объяснили, что они из маминой танцевальной группы. Они с интересом смотрели на него, улыбались ему, общались с ним, следили за ним взглядом, и Бенжамин почувствовал радость, наверное, от того, что они знали, кто он такой – мама рассказывала о нем. О танцах мама говорила очень мало. Бенжамин понял, что незадолго до Рождества мама получила по почте объявление, в котором говорилось, что группа сальсы объявляет новый набор. Она решила заглянуть туда, но Бенжамин и не знал, что она продолжает туда ходить. Мама села на диван, наполнила бокалы своих друзей-танцоров. Бенжамин увидел у окна Пьера и подошел к нему.

– Никого знакомого, – прошептал Пьер.

– Ее двери всем открыты, – сказал Бенжамин. – Неизвестно, сколько народу здесь побывало.

– Ага. И стол ломится от подарков.

Бенжамин посмотрел на три пакета. Засмеялся.

– А как дела с нашим подарком? – спросил Бенжамин.

– Все в порядке. Нильс привезет его с минуты на минуту.

Мама приготовила канапе с лососем и мягким сыром и маленькие хлебцы с намазкой из морепродуктов. Несколько бутылок игристого стояли на подносе рядом с бокалами. Бенжамин огляделся. Лишь сейчас, благодаря всем этим незнакомцам, он смог увидеть квартиру со стороны. На маленькой книжной полке – книги авторов-евреев. На стене – фотография нобелевского лауреата по литературе. Попытка выглядеть просвещенной буржуазией. Бенжамину это было с детства знакомо. Братья получили элитарное воспитание, именно оно считалось экзистенциальным минимумом. Их воспитывали по высшему разряду, учили всегда держать спину прямой, обязательно молиться перед едой и пожимать маме и папе руку после окончания трапезы. Вот только денег в семье не было, точнее, денег для детей не было. Да и обучали детей вполсилы, сначала с энтузиазмом и горящими глазами, а потом сводя все на нет. Дети так и не сумели догнать в образованности своих родителей; об этом родители рассказывали разные смешные истории, анекдоты о том, как дети попали впросак из-за своего невежества. Мамина любимая история была о том, как она приготовила французскую запеканку касуллé, а дети решили, что на ужин у них будет жареная косуля! Так было, пока дети были еще маленькими, а у мамы с папой были силы и желания. Пока проект «семья» еще существовал. Потом почти все исчезло. Перестало функционировать. Они все реже ужинали вместе, и когда прекратили вовсе, этого в принципе никто и не заметил. Каждый вечер, в шесть часов, дети выходили на кухню и делали себе бутерброды на ужин, а потом молча ели их, запивая какао. Единственное, что оставалось, – воскресные обеды; мама напрягалась, стояла на кухне и макала сою в сливочный соус, чтобы придать ей правильный цвет. За обедом было много вина, но заметно это становилось, только когда мама с папой затихали и становились задумчивыми. Иногда, заканчивая трапезу, мама внезапно вскидывалась.