Выжившие

– Эй, вы! – кричала она, когда братья ставили пустые стаканы на тарелки и вставали. – Никто не выходит из-за стола, не поблагодарив за еду.

И тогда дети смущенно подходили один за другим, брали маму за руку и кланялись, как в те времена, которые они едва помнили.

Женщина средних лет встала с дивана, взяла в руки два бокала с шампанским, чокнулась ими. Она сказала, что у нее нет никакой официальной должности в клубе сальсы, но она выразит общее мнение о том, что мамино присутствие по четвергам для них очень ценно. Их немного, и они, конечно, не мировые чемпионы по латиноамериканским танцам, но им хорошо вместе, с годами они все очень сблизились, и они все очень рады, что мама пригласила их к себе на пятидесятилетие, и у них есть подарок от коллектива, сказала она, открывая коробку, стоявшую у дивана.

– Так как, – сказала она, выделяя каждую гласную, – ты уже стала настоящей salserita, мы все, в том числе Ларс и Ямель, которые, к сожалению, не смогли сегодня прийти, дарим тебе это.

Женщина протянула маме небольшой пакет, глаза мамы засияли, она воскликнула «хо-хо», развернула бумагу и достала черную блестящую юбку, которую тут же приложила к себе.

– Я столько раз на нее смотрела! – закричала мама и повернулась, чтобы продемонстрировать ее всем гостям.

– Ты же понимаешь, что это значит? – спросила женщина. – Мы все ждем от тебя танец!

Мама принялась отказываться, отнекиваться, компания на диване подбадривала ее, в конце концов мама сдалась и пошла в спальню, чтобы переодеться. С дивана раздалось одобрительное бормотание, Пьер отвернулся к окну, шаря в карманах в поисках сигарет. Бенжамин смотрел на полных нетерпения друзей-танцоров, эти чужие лица, которые стали так близки их маме, и подумал, что, должно быть, ошибся. Он думал, что мама закончила жить, но, возможно, она закончила жить с ними, со своей семьей.

Мама вышла под восхищенные возгласы, в новой юбке с низкой талией и высокими разрезами. Между юбкой и облегающей блузкой проглядывала тонкая полоска кожи. Бенжамин видел маленькие отметины у нее на животе, шрамы от кесаревых сечений. Он вспомнил, как в детстве лежал с мамой на диване или на кровати, и она показывала ему маленькие рубцы под пупком.

– Вот это Нильс, – сказала она и показала на один из шрамов. – А это Пьер. А вот этот, маленький, это ты.

Бенжамин осторожно кончиками пальцев трогал складки на мамином животе, ощущая тепло ее кожи.

Мама подошла к магнитофону на книжной полке, поменяла компакт-диск, в гостиной стало тихо. Заиграла музыка; сначала было ощущение, что одновременно играют слишком много инструментов, разные ритмы переплетались, пытаясь совпасть друг с другом. Мама подошла к большому ковру, лежащему посреди комнаты, остановилась возле стола с закусками, выпила вина из бокала и встала в позицию, подняв обе руки над головой, словно поправляя челку. Мама сделала первые шаги, с дивана раздались приветственные крики. Она вошла в роль, стала другой. Она поднимала колени, шагала вперед и назад, вытягивая руки в стороны, потом начала двигать нижней частью тела, словно скачет на лошади, а верхняя оставалась неподвижной. Над головой она словно крутила лассо, усиливая движение тела. Из-за слабого освещения Бенжамин не сразу заметил, что она прикрыла глаза. Сначала он подумал, что она представляет себе, будто танцует на танцполе в лучах прожекторов, а перед ней – черное море фанатов, но потом понял, что все было наоборот. Она танцевала так, словно в комнате никого не было, как в детстве в своей комнате, на кровати; она двигалась для себя, в своем абсолютном одиночестве, и именно поэтому в этот момент она была абсолютно свободна, потому что ничего не случилось. Мама открыла глаза, посмотрела на Бенжамина, протянула ему руку и вытащила его на танцпол. Он пытался увильнуть, отказаться, но мама настаивала. Ее колени были согнуты, белые бедра просвечивали в разрезах юбки. Она закрыла глаза и снова принялась танцевать сама с собой, Бенжамин не попадал в такт, он просто стоял и смотрел на то, как, словно во сне, двигается его мама. Внезапно она взглянула на него, схватила его за руку и притянула к себе. Так близко к ней он не был уже много лет, с самого детства. В ее объятиях он почувствовал, что тонкая нить между ними не прервалась, тоска по ней все еще живет в его сердце. Он чувствовал ее запах, ее дыхание у своего уха, он стоял, прижимаясь к маме всем телом. И не хотел ее отпускать.

Мама демонстративно резко отстранилась и стала самой собой. Песня закончилась, все зааплодировали, мама показала рукой на Бенжамина, словно благодаря его за участие в танце. Она упала на диван, опустошенная, счастливая, ей поднесли бокал.

Пьер показал смс от Нильса: «Я снаружи».

Бенжамин и Пьер вышли. Нильс стоял у двери в большом пуховике, держа на руках маленького котенка.

– Бантик принес? – спросил Нильс.