Выживший. Чистилище

Комбриг отстранился от меня, в его взгляде появилась настороженность.

— А откуда вы взяли эти цифры?

Вот блин, народ-то тут, похоже, и не в курсах.

— Методом простого подсчета, используя арифметическую прогрессию. Где-то знакомого арестовали, где-то в газете напечатали, по радио сказали… Вот и прикидываешь, сколько могло бы набежать в общей сложности. И цифры получатся серьезные, поневоле задумаешься, не по ошибке ли людей под одну гребенку метут?

— Советское руководство не может ошибаться, — покачал головой комбриг. — Только виновные несут заслуженное наказание.

— То есть вы считаете себя виновным? Нет? Но ведь ошибки быть не может, сами же только что об этом сказали.

— Ну… Может быть, за редким исключением.

— Поверьте, каждый оказавшийся на вашем месте считает, что именно с ним ошиблись, и что правда восторжествует. Только когда их ведут по расстрельному коридору, они начинают понимать, что дело пахнет керосином. Да только уже все, поздно пить «Боржоми», если почки отвалились. Так что оставь надежду, всяк сюда входящий, — процитировал я фразу из Данте, которая позже приглянется руководству какого-то фашистского концлагеря. — Кстати, как часто у вас тут кормят? А то с утра не емши, кишка кишку грызет.

— Ужин уже был, теперь только утром, — пробормотал взгрустнувший после моей отповеди комбриг. — Но ведь есть же случаи, когда ошибка выяснялась, и человеку возвращали свободу, звание…

— Один на тысячу? Может быть, и есть, если заступается кто-то из больших начальников. Так что будем лелеять наш шансик на заступничество. А по-хорошему все эти репрессии — государственная доктрина. Трудно понять, чего добиваются Сталин и… и Ежов.

Насчет фамилии нынешнего наркома внутренних дел я мог и заблуждаться, все-таки Ягода, Ежов и Берия как-то шустро меняли друг друга, и даты их пребывания во главе наводящей на простых граждан ужас организации стерлись в моей памяти. Но, к счастью, с фамилией Ежова я, кажется, угадал, потому что моя фраза не вызвала у собеседника удивления и тем паче подозрения.

— Так вот, трудно понять, чего добиваются Сталин и Ежов, но за несколько лет репрессий поменялся практически весь командный состав РККА и НКВД. Причем убирают профессионалов, а назначают порой малограмотных выскочек, — почти цитировал я по памяти вычитанное когда-то в периодике. — Вы же, наверное, и в Гражданскую повоевали?

— Так точно, и даже империалистическую захватил. Служил в звании подпоручика.

— Видать, и это припомнили? Молчите? Значит, припомнили.

— Но в Гражданскую я был красным командиром!

— Это уже мало волнует тех людей, которые решили отправить вас сюда. Вполне вероятно, что донос на вас накатал какой-нибудь ваш заместитель, метящий на ваше место.

— Егоров? Нет, что вы, он точно не мог.

— Ну, может быть, правда когда-нибудь и вскроется, но не факт, что вы уже будете в состоянии отомстить негодяю. В лучшем случае, отделаетесь лагерями, хотя и там есть шанс протянуть ноги. Еще не подписали признательные показания?

— И не буду! Почему я должен клеветать на самого себя?!

— Будете. Никто еще не выдерживал их пыток… Опять же, за редким исключением. Говорите, вас еще не били? Вот как начнут бить — так сразу вспомните мои слова… А у вас тут, кстати, как спят, в пересменку?

— Да, по очереди, мест на всех не хватает. Но вы новенький, после допроса, думаю, вам уступят.

В общем, определились с местом моего ночлега, и вскоре, несмотря даже на тусклый свет из-под потолка, я провалился в первый свой сон в прошлом.

Глава II

То ли снилось что-то, то ли нет… Утром, когда раздался стук в железную дверь, возвещающий о прибытии утренней баланды, я все еще сладко дрых, аки невинный младенец. Впрочем, таковым и являлся, как и большинство нечастных, оказавшихся со мной в одной камере «Бутырки». Не обращал внимания даже на клопов, изрядно покусавших свежее тело. Проснулся, когда меня кто-то легко потрепал за ногу. Оказалось, давешний комбриг.

— Я в вашу посуду каши взял, правда, она уже остыла.

Пшенка и мутный чай. Не мой привычный завтрак с тостами и кофе, но я так проголодался, что и совсем чуть-чуть подсоленную пшенную кашу на воде схомячил за один присест, да еще и ложку облизал до состояния идеальной чистоты.

Пока ел, Кржижановский негромко проинформировал, что всю ночь он и еще один товарищ — бывший военный инженер Куницын — присматривали, чтобы уголовники чего со мной во сне плохого не учинили. Комбриг даже подобрал выброшенную мною заточку. Но Костыль и его поредевшая банда никаких инсинуаций в мой адрес не предпринимали. Пока, во всяком случае.

Кстати, в камере имелось еще несколько уголовных элементов, но те были мелкими сошками, сами побаивались Костыля и старались от него как-то дистанцироваться, кучкуясь собственной компанией. Это хорошо, иначе, объединись они с костылевскими — мне и моим новым товарищам пришлось бы тяжко.

— Тогда давайте меняться, — сказал я. — Вы ложитесь на мое место, а я буду за вами приглядывать… Нет-нет, заточка мне не нужна, оставьте себе, я и без нее справлюсь, если что.