Вызов

– Со мной, – поправляет Маккавей, наматывая провод от наушников на руку.

– Да. С вами. – Мужчина с трудом, но втискивает чемоданчик под переднее сиденье. Затем – с не меньшим трудом – находит ремень безопасности и тянет за пряжку, но та не поддается.

– Надо ее раскрыть, вот так, – Маккавей расстегивает собственный ремень и показывает, как правильно.

– Ох, ну и дурак же я, – произносит мужчина по-польски.

– На мой взгляд, они вообще ни к чему, – замечает Маккавей, снова защелкивая ремень. – Если самолет упадет, этим никого не спасешь.

– Вот и я так считаю, – высказывается красотка, тоже на английском языке, не поднимая глаз от своего журнала.

Мужчина наклоняется, нависая над Маккавеем, и рассматривает женщину.

– Ага. «Бодрый день», – он снова переходит на английский.

Маккавей тоже наклоняется, чтобы перекрыть ему обзор:

– Правильно – «добрый день». К тому же она не с вами разговаривала.

Мужчина отстраняется:

– Легче, парень. Она красивая. И она знать это. Я хочу говорить, что тоже это знать. Что плохо?

– Это грубо.

Он машет рукой в воздухе:

– Ах! Грубо! Хороший английский слово! Нравится. Это говорить «не приятный», да? Как это… «антивежливый»?

– Невежливый, – поправляет женщина. – Ничего. Бывало и похуже.

– Вот. Видишь? У тебя хороший костюм, а у меня… это… опыт, – последнее слово он произносит на польском.

– «Опыт», – переводит Маккавей.

Сосед тычет пальцем ему в плечо:

– Да, опыт.

Маккавей смотрит на палец, который все еще касается его плеча. Его сейчас очень недооценивают, и ему это на руку.

– Не надо так делать, – спокойно говорит юноша.

Мужчина снова тычет в него пальцем:

– Что? Это?

Маккавей собирается ответить, но тут появляется стюардесса и обращается к ним по-польски:

– Какие-то проблемы?

– О, еще одна, – восклицает мужчина, так же жадно пялясь и на нее. Стюардесса тоже хорошенькая. – Да, между прочим, проблемы. – Он живо опускает столик и постукивает по нему: – Мне еще не налили.

Стюардесса складывает руки перед собой:

– Что пожелаете, господин Дуда?

Услышав его фамилию, женщина в соседнем ряду хихикает: по-английски это все равно что «болван», – но Дуда слишком увлечен другим.

– Два шампанских и две «Столичных». Запечатанные. Два бокала. И безо льда.

Стюардесса принимает все как должное: работая в «Аэрофлоте», она навидалась пьянчуг. Она переводит взгляд на Маккавея:

– Мистер Адлай, а вы что будете?

– Мне, пожалуйста, апельсиновый сок. В стакане со льдом.

– Адлай? Ты что, еврей? – спрашивает Дуда по-польски.

– В некотором смысле да, – Маккавей поворачивается к нему.

– Ясно. Понятно, откуда такая роскошь, – Дуда окидывает взглядом костюм Маккавея. – И этот запах. – Дуда решил теперь говорить на польском – видимо, по той же причине, по которой Маккавей предпочитает английский.

Стюардесса возвращается и, наклоняясь, протягивает поднос. Рубашка у нее чуть расходится.

Маккавей берет сок. Дуда подмигивает стюардессе, забирает свою выпивку и шепчет:

– В следующий раз наклоняйся пониже, получишь хорошие чаевые.

Стюардесса улыбается и распрямляется:

– Мы чаевые не берем, мистер Дуда.

– Жаль, – отвечает он, открывает обе бутылочки водки и разливает по стаканам.

Стюардесса разворачивается и уходит.

Дуда наклоняется через Маккавея.

– Ну, а вы как? – обращается он к женщине в соседнем ряду. – Возьмете у меня чаевые в обмен на услуги?

– Хватит, – пульс у Маккавея ускоряется со спокойного 41 удара в минуту до 77. – Скажете еще хоть слово – пожалеете.

Дуда опрокидывает одну из порций водки и говорит тихонько, чтобы никто, кроме Маккавея, не услышал:

– Ох, малыш, ты хоть и одет, как мужик, но меня-то не обманешь.

Маккавей вдыхает поглубже и замедляет пульс, как он давно научился. Убивать, если уж возникает такая необходимость, лучше спокойно, плавными легкими движениями. Впервые он сделал это в 10 лет, после чего повторил еще 44 раза. Сосед усаживается в своем кресле поглубже, выпивает вторую водку и обе бутылочки шампанского. Потом отваливается к окну и закрывает глаза.

Самолет выруливает на взлетную полосу, отрывается от земли, набирает высоту. Красавица занимается чем-то своим. Маккавей какое-то время тоже.

Но примерно через полчаса он наклоняется в ее сторону.

– Извините, что все так вышло, мисс… – говорит он по-английски.

Она улыбается:

– Мисс Павлек.

Она думает, ему по меньшей мере 22 или 23 года. Все допускают эту ошибку, особенно молодые женщины.

– Мисс Павлек.

– Но вам-то за что извиняться? Вы вели себя идеально.

– Мне хотелось ему двинуть.

– Мы же на самолете. Тут нельзя.

Завязывается беседа. Маккавей быстро понимает, что разговоры о метеорите, упавшем на Варшаву, да и об остальных одиннадцати, ей уже надоели. Уже неделю все только это и обсуждают.