Вызов

Последние из эльфийских всадников проскакали мимо, оставляя архимага одного в компании добровольцев — едва ли сотни воинов и в четыре раза уступающих числом боевых магов. Люди нервно переглядывались, молча ожидая, пока командир объяснит, почему они отделились от Стремительной Кавалерии. Хелбен не обращал на них внимания, уверенный, что отряд очень скоро узнает причину, однако надеялся, что этого не случится.

Шантар становился нетерпеливым:

— Лорд Чёрный Посох? Река?

Хелбен посмотрел через Извилистую реку на голые деревья, понимая, как сложно будет переправляться обратно, если эльфы всё-таки попадут в засаду.

— Мы не можем рисковать с рекой, — архимаг спешился, передал поводья ближайшему всаднику, достал посох из кобуры и начал взбираться по склону. — Нам ещё пригодятся эти эльфы.

Первым признаком деревни стал сладковатый зловонный дым тлеющего огнецвета, смрад, который приводил Галаэрона в лагерь не одного безвольного расхищающего гробницы волшебника, не способного воздержаться от своей привычки хотя бы несколько ночей. Этот дым был особенно отталкивающим, и эльф внезапно отчётливо представил свою мать и её друзей, сидящих на корточках в снегу возле хижины на случай непогоды, в их руках белые пенковые чаши, а головы окутаны клубами коричневого тумана. Лесные эльфы были самыми непредсказуемыми из Тэл'Квессир, всегда готовые открывать новые источники наслаждения или вносить разнообразие в празднование лёгким оттенком невоздержанности, поэтому Нихмеду мог легко вообразить, что они стали рабами курительной трубки, последовав примеру какого-нибудь человеческого волшебника, пускающего кольца дыма через пожелтевшую бороду.

Когда Турланг провёл путников глубже в деревню, они услышали мужской голос, исполняющий непристойную песню о любви на одну ночь. Взрыв хохота венчал каждый куплет, и очень скоро Галаэрон различил голос собственной матери в общей какофонии. Как обычно в нём всколыхнулась юношеская тоска, которая, казалось, давно прошла, только теперь к ней прибавились другие чувства, глубже и злее, о чём эльфу ни в коем случае нельзя было думать, если он не хотел подпустить к себе тень.

Как большинство поселений СиТэл'Квессир, зимняя деревня Рэйтейллаэтор походила скорее на лагерь, чем на город. На земле стояли грубые хижины из брёвен и грязи, сооружённые только для того, чтобы вводить в заблуждение чужаков, тогда как настоящие дома Дикого Народа располагались высоко среди крон деревьев.

Скромные и по размеру, и по конструкции, гнездовья представляли собой вощёные кожаные палатки, покрывающие платформу из отмерших веток. Стены часто украшались зимними пейзажами, выполненными искусной гризайлью, обычно для того, чтобы лучше замаскировать жилище. Чтобы обитателям не приходилось каждый раз спускаться на землю, когда им нужно было куда-нибудь пойти, всё селение опутывала сеть из подвесных мостиков и канатов — всё было хитро спрятано под видом пересекающихся ветвей и вьющихся растений. Учитывая сумерки и свежевыпавший, как сейчас, снег на земле, беспечный путник мог бы спокойно пройти через весь Рэйтейллаэтор и даже не заметить настоящее поселение.

Но спутники Галаэрона не были беспечны. Вала и Мелегонт делали вид, что не замечают глаза, неотрывно следящие за ними сверху из караульных углублений, однако тщательность, с которой они обходили простреливаемые участки, предполагала, что пара точно знала, где Рэйтейллаэтор расставил лучников. Арис был не столь искусен. Каменный великан просто шагал от дерева к дереву, разглядывая гризайль и бормоча себе под нос слова восхищения особенно удачными работами. Если он и заметил испуганных эльфийских матерей, собравших детей с широко распахнутыми от удивления глазами у дальнего края подвесных платформ, виду не показал.

Наконец они дошли до центра деревни. Турланг отошёл в сторону, указав единственное капитальное строение Рэйтейллаэтора — белый мраморный длинный дом. Арис немедленно опустился на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть скульптурные бордюры, опоясывающие здание.

В пятидесяти шагах от длинного дома сотня лесных эльфов сидела на покрытых снегом брёвнах, распивая забористую медовуху и слушая ту самую похабную песню, которая донеслась раньше до слуха путешественников. Куплеты распевались горловым голосом человека, сидящего на Почётном Кресле — валуне с плоским верхом, расположенном на излучине реки Жизни. Лицо певца было тонким и обветренным, с пляшущими глазами и волнистой бородой, пожелтевшей вокруг рта. В одной руке он держал длинную трубку, которая одна заполнила всю поляну бирюзовым дымом, а другой рукой ухватил за ягодицу смеющуюся эльфийку, сидящую у него на коленях.