Я задержала дыхание, чтобы не задохнуться. Его слова проникли в мой мозг и добрались прямо до нервов, управляющих моей пиздой. Жар между ног казался нереальным, слишком экстремальным, чтобы быть разумной реакцией на чьи-то слова. Прежде чем осознала, что делаю, я прижалась к его промежности так, что твердый член соприкоснулся с моим ноющим клитором, и задвигалась на нем, получая первую физическую стимуляцию за всю ночь. Я чуть не застонала только от этого крошечного мгновения удовольствия, трение ощущалось настолько хорошо, что по позвоночнику пробежала дрожь.
Рука Мэнсона вцепилась в мои волосы на затылке.
— Непослушный ангел. Очень непослушный. Ты действительно думаешь, что сейчас заслуживаешь именно этого? — Он притянул меня назад, приблизил свой рот к моему уху, и прошептал: — Ты заслуживаешь, чтобы твой клитор болел всю ночь. Ты заслуживаешь, чтобы на него наклеили клейкую ленту, чтобы ты не могла до него дотронуться, пока я буду мять твою прелестную маленькую киску своим ботинком.
Вырвавшийся из меня звук был чем-то средним между всхлипом и стоном.
— Мы ещё вернемся к этому, не так ли, ангел? — Он прижал меня к себе. Потом… как-нибудь потом. — Наклонись. Опусти голову к земле.
Мне пришлось поменять положение, чтобы выполнить то, что он потребовал. Когда мой торс и лицо свесились с дивана, он сделал так, что мои бедра расположились на его коленях, и все мои интимные части оказались обнажены, открыты и раздвинуты для него. Он завел мои ноги себе за спину, скрестив мои лодыжки и откинувшись на них назад, так что я была фактически зафиксирована в таком положении.
— О-о-о-о, ангел, ты такая мокрая. — Его руки сжали мои бедра, грубые ладони поднимались вверх, пока большие пальцы не оказались прямо под изгибом моей задницы. Я открыла рот в беззвучном вздохе, благодарная темноте и тому, что сижу с опущенным лицом: волосы помогали скрыть огонь, пылавший на моих щеках. После всего того дерьма, которое я устроила Мэнсону, после всех гадостей, которые я говорила за его спиной и ему в лицо — я полностью растаяла в его руках. Я жаждала его прикосновений, жаждала его хватки. Я начала дрожать от осознания, что меня удерживают — согнувшуюся и беспомощную, если не считать совершенно нежеланного стоп-слова, откинутого в глубину моего мозга.
— Уже чувствуешь небольшой страх? — пробормотал он, когда мои ноги задрожали. — Ты же знаешь, сейчас будет ещё страшнее. Но всё в порядке: дверь закрыта, а музыка снаружи такая громкая, что ты можешь кричать и плакать сколько угодно, и никому этим не помешаешь.
— Иди нахуй, — прошипела я. — Иди нахуй, иди нахуй, иди нахуй. — Слова не были злыми — они были отчаянными, нуждающимися, тяжелыми от желания. — Пожалуйста, Мэнсон, не… не…
— Что «не»? — усмехнулся он. — Не наказывать тебя? Хмм? Вот как? Мой непослушный маленький ангелочек не хочет быть наказанным? — Его голос, внезапно, стал серьезным. — Если ты действительно не хочешь этого, скажи сейчас. Прямо сейчас. Ты в безопасности, я тебе обещаю.
— Я хочу этого. — Мой голос дрогнул, но я должна была быть честной. Я должна была сказать ему правду. — Я использую свое стоп-слово, если понадобится, но я… я хочу этого.
Он сжал мою задницу, разминая и тиская мою плоть в своих руках.
— Такая милая маленькая задница, Джесс. С синяками она будет выглядеть ещё милее.
Началась сцена последней погони в фильме. Женщина бежала по пустым коридорам больницы, прихрамывая, оглядываясь назад широко раскрытыми испуганными глазами, а убийца медленно плелся за ней. В конце концов, он поймает её. Они всегда их ловят.
Ладонь Мэнсона шлепнула меня по заднице с треском, достаточно громким, чтобы его можно было услышать поверх ужасающих криков, доносящихся с экрана. Я втянула воздух, затем задержала его в легких, чтобы выдержать следующий удар, и следующий, и следующий — но пятый — черт меня побери! Мэнсон был полон решимости сломить меня. Я чувствовала это по силе, которую он вкладывал в каждый шлепок. Мою кожу покалывало, потом саднило, потом
— Это нормально — бороться, ангел. — Голос Мэнсона был мягким, успокаивающим. — Борись сколько душе угодно, ты не вырвешься. Ты останешься здесь и будешь нести свое наказание, пока не усвоишь урок.