Вызов (ЛП)

— Какой грязный ангел. Посмотри на себя: тебе это настолько нужно? Что трешься об меня, словно щенок? — Он сильнее прижал колено, так что давление на мой клитор стало болезненным. Но я всё равно продолжала тереться, хныкать и глубоко стонать. Страх, что излишние движения могут привести к тому, что лезвие поранит меня, только усилил возбуждение.

Грубость его джинсов против моей чувствительной плоти заставила мои глаза наполниться слезами, но я не останавливалась. Даже в тусклом свете я могла видеть ту блестящую влагу, которую мое возбуждение оставляло на его колене. Он наклонился ближе, и желание снова поцеловать его переполнило меня. Но я не могла дотянуться до его губ, не могла преодолеть крошечный промежуток между нами с ножом у горла.

— Ты помнишь свое стоп-слово? — спросил он. Его голос был жестким, грубым, как будто он пытался контролировать себя. Прошло всего несколько минут — секунд? часов? вечностей? — с тех пор, как он в последний раз спрашивал меня об этом. Но теперь я понимала, что мое подтверждение успокаивает его.

Мой ответ был мягким, голос едва слышным, тяжелым от вожделения.

— Да… я помню…

Вдруг у моего горла больше не было ножа. Его рука высвободилась из моих волос и обхватила шею, сжав настолько, чтобы сбить дыхание, но не перекрыть его полностью. Ощущение того, что я с трудом пытаюсь дышать, послало мурашки удовольствия через меня, и я дернула руками в наручниках, из-за чего металл впился в кожу.

Мэнсон убрал свое колено от моей пизды, и я закричала в разочаровании:

— Н-нет! Прикоснись ко мне, пожалуйста… не… не… — Он улыбался, глядя, как я извиваюсь, как бьются мои бедра, стремясь к любому контакту. — Пожалуйста, Мэнсон, мне нужно… пожалуйста… — Я задыхалась, его хватка усиливалась, сильно сжимая мою шею по бокам. Его пальцы ослабли, только когда я застонала от приступа легкого головокружения. Мою кожу покалывало, каждый нерв горел. Я хотела чувствовать его прижатое ко мне тело, хотела, чтобы он был внутри меня.

Он действительно меня завел. Я чувствовала себя маленькой и жалкой, настолько выше всякой гордости, что готова была умолять его трахнуть меня. Но слова давались с трудом, а связать их в связные предложения было ещё труднее. В результате у меня вырывались только хныканья и бессвязные слова, бесполезным потоком вырывавшиеся изо рта, пока я пыталась передать, как отчаянно я нуждалась в его прикосновениях.

— О-о-о, моя бедная маленькая Джесс, — посмеивался он надо мной, над моей бесполезностью, над моей беспомощностью. — Что случилось, хмм? Чего ты хочешь?

Я заскулила ещё громче, напрягаясь против его руки, извиваясь. Если он не хочет прикасаться ко мне, то я сделаю это сама. Отчаянно хныча, я просунула скованные наручниками руки под юбку, пальцами скользя между влажными складками половых губ. Боже, да… удовольствие разливалось по моему телу.

— Ох, нет, нет, мы не можем этого допустить.

Внезапно он оказался на мне, отбросив нож в сторону, чтобы вытащить мои руки из-под юбки. Я всё это время боролась с ним, умоляя и проклиная. Сначала я удивилась, когда он достал из кармана маленький ключ и освободил одно из моих запястий, но мое удивление перешло в ужас, когда вместо того, чтобы освободить второе запястье, он использовал наручники, чтобы пристегнуть мою руку к изголовью кровати.

— Нет, нет, нет, Мэнсон, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Он зафиксировал одно запястье, затем другое, достав из прикроватной тумбочки ещё одну пару наручников. Мои руки были широко раскинуты, так что прикоснуться к себе стало совершенно невозможно. Я просто хотела прикоснуться — к нему, к себе, к чему угодно! То, что я не могла этого сделать, было настоящей пыткой. Моя похотливая неудовлетворенность ощущалась в груди вибрирующей, кричащей тревогой. Я не могла вынести поддразниваний, ожидания, мучений, не могла!

— Я же говорил, что заставлю тебя плакать, — сказал Мэнсон, откинувшись назад, чтобы посмотреть на меня, и покачал головой. — Маленьким ангелам нужно научиться не трогать себя без разрешения, не так ли? — Он раздвинул мои ноги и резко шлепнул по бедрам, от чего я вскрикнула, дернулась и раздвинула их ещё шире. Когда моя киска была полностью обнажена и непристойно раскрыта для его глаз, он сказал: — Теперь я должен наказать тебя. Ты всё равно получишь свою награду, но сначала тебе нужно напомнить о послушании. — Его голос был медленным и нежным, как будто говорил с кем-то маленьким и незначительным. У меня вырвался всхлип, хотя слезы ещё не пролились.