Толпа разразилась аплодисментами. Эшли бормотала протесты позади меня, ошеломленная тем, что я действительно собиралась сделать это. Я обошла стол, мое сердце отчаянно колотилось, пока я смотрела на Мэнсона, стоявшего передо мной, сложив руки. Подойдя ближе, я вспомнила, какой он высокий. Даже учитывая мои каблуки, он смотрел на меня сверху вниз, а когда я опустилась коленями на траву, он навис надо мной, словно жуткий призрак с мертвыми глазами.
Я подняла голову, и Мэнсон с ухмылкой посмотрел на меня.
— На коленях ты выглядишь гораздо лучше, Джессика, — сказал он мягко, настолько тихо, что я не думаю, что кто-то ещё услышал его из-за музыкы.
— Наслаждаешься своей местью? — прошипела я.
Он засмеялся, покачав головой.
— Это просто вызов, Джесс. Это игра.
Это была не просто
Я не собиралась позволять ему увидеть, как краснею… но жар на моем лице превратился в лесной пожар, охвативший каждый дюйм моей кожи. Я была уверена, что покраснели даже пальцы моих ног. Я опустила голову… низко наклонилась… приподняла задницу. Моя юбка задралась, и холодный ночной воздух коснулся ягодиц. Раздались аплодисменты, свист и крики — если я собиралась привлечь внимание, то решила, что по крайней мере сделаю это сексуально.
Его ботинки блестели, как будто их только что отполировали. Кожа была потертой, с трещинами и заломами вокруг лодыжек и туго затянутых шнурков. Приблизившись, я почувствовала запах самой кожи, насыщенный и слегка сладковатый. Запах ворвался в мой нос и пробудил во мне что-то, какое-то странное чувство, которому я не могла дать название. Я ещё раз глубоко вдохнула, наполняя свою голову этим ароматом.
Я поцеловала носок его ботинка, вызвав ещё больше одобрительных возгласов толпы. Под моими губами кожа оказалась гладкой. Я снова поцеловала носок этого ботинка, затем переключилась на другой. Шестьдесят секунд… всего шестьдесят секунд… они же быстро пройдут, да? Я лишь слегка прикасалась губами, но всё же оставила бледные отпечатки блеска для губ. Следы останутся на ботинках, вероятно, до конца ночи и будут постоянным напоминанием о том, что я сделала. Жар, появившийся на моих щеках, превратился в пылающий огонь, и я была благодарна, что волосы, скрывают мое лицо. Из-за позы, в которой я оказалась по собственной воле, мои тесные стринги ещё плотнее прижались к интимным местам, и я вдруг с
Я возбудилась. Моя киска была такой теплой, что казалось, будто она тоже покраснела от смущения. Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Конечно, через стринги ничего не видно, но от мысли о том, что кто-то может увидеть влажное пятно на моих трусиках, пока я нахожусь в таком унизительном положении, я похолодела от ужаса.
Почему это меня заводит?
Я целовала подъем стопы, пока не достигла изгиба лодыжки. Я поцеловала и здесь, где кожа ботинок была изношена. Я задумалась, каково было бы провести по ней языком, почувствовать текстуру, насладиться ею, хотя бы раз.
Это была самая долгая минута в моей жизни.
Я никогда не делала ничего столь вопиюще унизительного. Я ожидала, что чувство смущения окрепнет и осядет в моем желудке, скрутит его, словно гнилая пища, и я почувствую тошноту. Вместо этого чувство смущения переросло в вожделение, и внезапно я представила Мэнсона, давящего подошвой своего ботинка на мое лицо. Я подумала о том, как он вдавливает меня в траву, смеется надо мной, называет грязной шлюхой за то, что мне понравился этот вызов…
— Шестьдесят секунд! — выкрикнул Дэниел, и раздались одобрительные возгласы и свист. Я встала, чувствуя головокружение, и отвернулась так быстро, как только могла. Я не хотела видеть самодовольное, победоносное лицо Мэнсона.
Я вернулась на свою сторону стола, подняла подбородок и откинула назад волосы, пытаясь сделать вид, что ничего необычного не произошло. Эшли смотрела на меня, широко раскрыв глаза.
— Всё было настолько плохо? — тихо сказала я, взяв предложенный ею напиток и выпив его до дна.
— Ну… то есть… это было, эм… — Она пожала плечами, отмахиваясь от ответа. — Это был всего лишь вызов. И ты выглядела ахуеть как сексуально, пока выполняла его. Но моя хорошая… ты просто
Я быстро кивнула. Если бы я могла заставить свой румянец исчезнуть, то так бы и сделала. Но он остался, моя собственная алая буква[11], начертанная на каждом сантиметре кожи.
Выровняв дыхание, я снова повернулась к своему сопернику.
— С хуя ли ты ухмыляешься? — потребовала я ответа. Мэнсон выглядел довольным.
— Стоило ли так унижаться, ради того, чтобы не потерять один стакан? — сказал он. Я приготовилась кидать.
— Конечно, стоило. Я не собираюсь