Максим медленно прошёлся по пустой ординаторской. В углу стояла высокая пушистая ёлка. Значит, Саксонов уже съездил. Быстро... Максим вздохнул. Почему-то ощущения праздника не было, несмотря на аромат хвои, заполонивший всю ординаторскую. А на календаре уже воскресенье... Неделя до Нового года. И где же то волшебное чувство сказки, о котором твердят все вокруг? Видимо, в больницу ему вход строго воспрещён...
Красовский сел за стол и задумался. Коллеги часто подшучивали над ним, что он проводит больше времени в ординаторской, чем в собственном кабинете. Но Максим скучал по их совместным чаепитиям, когда после операции или в конце рабочего дня они могли просто собраться, обсудить пациентов, поделиться проблемами, обменяться впечатлениями, попросить совета... И он просто скучал по спокойному голосу Ярика, тихому смеху Риты, сердитому фырканью Наташи... Даже по спокойному голосу Ирины скучал. Это всё мелочи, которые мы не замечаем каждый день, но стоит их у нас отобрать, и кажется, что ты потерял какую-то маленькую, но очень важную частичку себя... Это похоже на переезд в новый дом. Новые люди, стены, а дома всё знакомо до боли, и ты знаешь скрип каждой половицы, тебе знаком звук ключа, поворачивающегося в дверном замке, тихий звон посуды в шкафу, когда мимо дома проезжает грузовик... Это всё твоё, родное...
Максим скучал. И хотя они с коллегами всё так же общались, и он постоянно забегал в ординаторскую, но что-то изменилось. Будто ты вернулся в родной двор, дом, где прожил всю жизнь, и видишь, что и дом уже не тот, и двор изменился, а среди соседей уже нет знакомых лиц. Так и Максим чувствовал себя чужаком, словно новая должность провела какую-то невидимую черту, которую никто не решался перешагнуть.
Он машинально поднял лежащую на столе ручку и покрутил в руках. На ней была какая-то надпись на английском. И внезапно Максим вспомнил, что эту ручку он видел в руках у Наташи. Она словно хранила до сих пор тепло её пальцев. Красовский вздохнул, откладывая ручку в сторону. До отъезда Наташи осталось чуть больше двух недель... И Максим не видел способа её удержать. Просто не видел. В Америке не те законы. Если здесь он год назад просто порвал её заявление об увольнении, словно его и не было, то сейчас уже никого и ничего не порвёшь. Да и стоило ли? У Максима разрывалось сердце при виде таких счастливых Саксоновых и рядом – мрачного Ярика и потухшую Наташу. Странный контраст... Счастье и грусть, любовь и разлука... Каждый раз при виде Ирины в груди Максима поднималась глухая ненависть к ней и к самому себе. Она виновата. Но виноват и он. Саксонов прав. Тысячу раз прав...
- Так и знал, что найду тебя здесь. – Кирилл Евгеньевич шагнул от двери. Максим даже не поднял головы.
- Рад за тебя. – Ровным голосом произнёс он. – Правда, мог бы меня и не искать. Мне сейчас хочется побыть одному.
- Максим... – Кирилл Евгеньевич подошёл к столу, за которым сидел сын, и остановился в нерешительности. Его рука, дёрнувшаяся было лечь на плечо Максима, замерла и безвольно опустилась. Красовский помедлил и сел, подтянув к себе стул.
- Ты тоже решил предаться ностальгии? – Насмешливо поинтересовался Максим, наконец посмотрев на отца.
- Какие пафосные слова. Ты поэтов Серебряного века перечитал? – Кирилл Евгеньевич вздохнул. В его глазах мелькнула странная грусть. Заметив её, Максим смутился. И вправду... Чего это он?..
- Извини. – Буркнул сын. – Просто не в настроении. И если у тебя что-то не очень срочное...
- К сожалению, срочное. – Красовский-старший положил на стол газеты. – Я так понимаю, твои коллеги без пиара не могут.
- Ты про Риту? – Максим даже не глянул на газеты. Он и так знал, что там.
- Про неё.
- Ты же сам её знаешь не хуже меня. Это ложь. Она уже дала интервью, в котором рассказала правду.
- Правду ли... – Вздохнул Кирилл Евгеньевич. Максим бросил на него быстрый взгляд.
- Ты о чём? – Хмуро спросил он.
- В этой ситуации у каждого своя правда. И правдивее та, за которой больше денег стоит. Поэтому твоя Маргарита может хоть из кожи выпрыгнуть, вот только Пеле этого ей не переплюнуть, будь у неё хоть сотня правд. А учитывая последние новости...
Кирилл Евгеньевич многозначительно замолчал. Максим с тревогой посмотрел на него.
- Говори! – Потребовал он. – Что за дурацкая привычка!
- Интрига, сын, интрига... – Усмехнулся Красовский. – За те секунды, что ты её держишь, человек может пережить сердечный приступ и вспомнить все свои грехи, даже те, в которых он не виноват.
- Слушай, не тяни, а? – Поморщился Максим.
- Ты уверен? – Кирилл Евгеньевич усмехнулся, но усмешка быстро сползла с его лица при виде не предвещавшего ничего хорошего взгляда сына. Красовский откашлялся.
- Я про того загадочного пациента. – Медленно произнёс он. – Кто он?
- Откуда ты знаешь? – Максим почувствовал, как по его спине пополз неприятный холодок.
- Я всё знаю, сын. – Кирилл Евгеньевич не сводил с Максима глаз. Под его взглядом тот беспокойно заёрзал. – Так кто?
- Это он взял Риту в заложники. – Признался Максим, с бешеной скоростью крутя в руках ручку.