Вызов врача

— И ушла из кремлевки сама! — говорила Мария Петровна, обращаясь к затылку докторши. — Никто меня не выгонял! Выдумали — сокращение контингента! Лечить не умеют, только диагнозы сочиняют. Не велик труд. Открывай учебник — и переписывай. Главное — мужика на сохранение беременности не отправить. А женщину от простатита не лечить. Алфавит вызубрил — все, считается, что врач. Рецепты выписывают по шпаргалке, как аспирин на латыни пишется, — запомнить не могут.

Ирина Николаевна повернулась, посмотрела на Марию Петровну:

— Подобного рода рассуждения стали для вас поводом присвоить записную книжку моей коллеги, которая сюда приходила? В книжке были прописи многих рецептов.

Усмешка молоденькой докторши Марии Петровне не понравилась, но торопиться размазывать по стенке эту новую фифочку не стоило, можно и старую помянуть.

— Как той двоечнице только диплом дали? — всплеснула руками Мария Петровна. — В голове одна извилина, и та в помощь кишечнику. Наверное, на экзаменах переписывала и остановиться не может. Зачем мне ее шпаргалки?

— Именно после визита к вам книжка пропала.

— Сейчас новую пишет? Пусть, ей полезно материал повторить. Может, чему и научится.

Несколько минут они молчали. Доктор перебирала бумаги, Мария Петровна рассматривала ее со спины. Ладная фигурка. Росту среднего, в талии тонка, в бедрах не шклява. Не то что некоторые современные девицы, худые и плоские, как недокормленные беспризорники. Брючки на докторше наглаженные, но внизу усеяны круглыми кляксами грязи — по улице находилась. В тапочки переобулась, а некоторые топают по квартире в сапожищах, вытирай потом за ними.

— Что это? — воскликнула Ирина Николаевна. Она в изумлении поднесла листок, который читала, ближе к глазам.

— Где?

— В вашей медицинской карте. — Ирина Николаевна повернулась к больной и потрясла в воздухе картой.

— Тебе лучше знать. Твои коллеги-гробокопатели писали.

— Но это какая-то отсебятина, вставки!

— Комментарии, — язвительно уточнила Мария Петровна.

Такого Ирина Николаевна еще не видела! В строгий медицинский текст, поверх строчек, со стрелочками, указывающими на место «комментария», были вписаны издевательства. Выглядело это так:

«Состояние средней тяжести не до конца угробили. Кожные покровы обычной окраски хоть с негром не спутали. Язык чистый, влажный можете им побриться, козлы! Живот мягкий, безболезненный спасибо, клистиры научились ставить. Печень у края реберной дуги а в ней вся ваша долбаная медицина и мать ее завполиклиникой! Нестабильная стенокардия заботьтесь о стабильности собственной половой жизни, кастраты-гиппократы!»

— Зачем вы испортили документ?

— Веселье нашло, то есть злость. Но ты мне морали не читай! Моя карточка? Моя! Что хочу, то в ней и пишу.

— Писательница! — тихо, сквозь зубы, прошептала Ирина Николаевна. И громко добавила: — Здоровье не повод для веселья! Тем более в вашем возрасте!

— В каком таком моем возрасте? Ты знаешь, сколько мне лет? Да мы с тобой почти ровесницы!

— Год рождения вы только тут, в карточке, подтерли или в паспорте тоже?

— Ты врач или милиционер? Может, добровольная помощница правоохранительных органов? Иди, валяй, настучи про меня прокурору, сексотка!

Ехидные выпады Марии Петровны если и ранили докторшу, то внешне это не было заметно. Ирина Николаевна не вспыхивала от обиды, не поджимала губ, не метала из глаз гневные стрелы. Но и молча терпеть хамство пациентки не собиралась. Сказала докторски-учительским строгим, но равнодушным тоном:

— Вы все время пытаетесь оскорбить и унизить меня. Напрасно. Напоминаю: вы обратились за помощью, я пришла сюда, чтобы эту профессиональную помощь оказать.

— Давай, оказывай.

— На что жалуетесь?

Вопрос Марии Петровне явно понравился, и она ударилась в нравоучения:

— Барышня, запомни! Степанова никогда не жалуется. Даже в магазине. Вот в глаз дать могу, если словами не понимают. На меня за всю жизнь знаешь сколько жалоб и анонимок написали? Как собрание сочинений Вэ И Ленина. У меня выговоров было больше, чем правительственных наград. Помру — ордена на подушечках понесут. А выговоры, где они? На подтирки пошли. Девушка никогда не жалуйся. Один раз дала слабинку, другой раз слезу пустила — все, пиши пропало. Затрут, в фарш перемелят, сделают из тебя котлеты, сожрут не подавятся.

— Представляю, сколько ты таких котлет проглотила, — опять чуть слышно произнесла Ирина Николаевна.

— Что ты там бормочешь? Не слышу, говори громче.

— Во-первых, я вам не барышня и не девушка. Во-вторых, попрошу мне не тыкать. Я врач, а не ваша домработница.

— Ой-ой! Какие мы строгие! — пропела Мария Петровна. — Да я со всеми на «ты». Министр мне тут как-то говорит: «Вы, Мария Петровна, одна из немногих, кто ко мне на „ты“ обращается». А я ему: «Ты ж верующий, видела по телевизору, как в церкви к президенту со свечкой протискивался, локтями других отпихивал». Поняла?

— Нет.

— Министришка тоже не понял. Он, казнокрад паршивый, с Богом как разговаривает, когда лишний миллион вымаливает? На «ты». А его, значит, выше, чем Бога, ценить надо.

— Но ведь и вы не выше Бога? Или другое мнение имеете?