Вызовите акушерку

Она родилась в Миллуолле и, как большинство девушек, пошла работать на фабрику в возрасте тринадцати лет, а в восемнадцать вышла замуж за местного парня. Они сняли две комнаты над ателье на Коммершиал-роуд, и за следующие десять лет у них родились шестеро детей. Затем у её молодого мужа начался кашель, и лучше всё не становилось. Полгода спустя он харкал кровью.

– Он просто зачах, – будничным тоном сказала она.

Через три месяца его не стало.

В то время миссис Дженкинс была сильна, ей не было и тридцати. Она съехала из двух комнат и заняла вместе с детьми небольшую подсобку. Вернулась к работе на фабрике по производству футболок и вкалывала там с восьми утра до шести вечера. Младшему ребёнку было всего три месяца, но десятилетняя Рози – её старшая дочь – бросила школу, чтобы присматривать за младшими. Дополнительно миссис Дженкинс брала на дом ручное шитьё и часто сидела по полночи, работая при свечах. Рози тоже научилась шить, да так хорошо, что стала помогать матери. Эти ночные часы безмолвного женского труда приносили немного денег – достаточно, чтобы прокормить семью на то, что оставалось после оплаты аренды.

Затем случилось ужасное. За оборудованием на фабрике никто не следил, и рукав миссис Дженкинс попал в механизм, потащив её правую руку к режущему диску. Рука сильно повредилась, женщина потеряла много крови, и, пока машину не остановили, та успела перерезать сухожилия. Бедняжке ещё повезло, что она не лишилась руки вовсе. Миссис Дженкинс показала нам шестидюймовый шрам. Рану не зашивали, потому что она не могла позволить себе врача, и, хоть порез и зажил, шрам был широким, тёмно-красным и неровным. Рука выглядела слегка иссохшей, ведь сухожилия тоже остались не сшитыми. Удивительно, что она вообще могла ею пользоваться.

Миссис Дженкинс без эмоций поглядела на шрам.

– Вот оно что с нами сделали, – сказала она.

Семья съехала из подсобки и нашла пристанище в подвале без окон. Дом стоял близко к реке, и во время прилива, когда уровень воды поднимался, влага просачивалась сквозь кладку и бежала вниз по стенам. За эту лачугу владелец дома требовал один шиллинг в неделю, но откуда его взять, если мать не работает? Она пошла побираться, но полиция прогнала её, видя в ней лишь «нежелательный элемент». Она заложила своё пальто, купила на вырученные деньги спички и вышла на улицу торговать ими. Это приносило немного прибыли, но денег на то, чтобы снимать жильё и кормить детей, всё равно не хватало.

Одно за другим она заложила всё, что имела: мебель, горшки, кастрюли, тарелки и кружки, одежду, бельё. Последней была их единственная общая кровать. Миссис Дженкинс составила вместе ящики из-под апельсинов, чтобы хоть как-то приподняться над сырым полом, на них они и спали. Наконец под залог ушли одеяла, и мать с детьми жались друг к другу, чтобы не замёрзнуть по ночам.

Она попросила попечительский совет о пособии для неимущих, но председатель заявил, что она просто ленива и уклоняется от работы, а когда миссис Дженкинс рассказала о несчастном случае на фабрике и показала искалеченную правую руку, её попросили не дерзить, иначе это будет использовано против неё. Господа поспорили между собой, а потом предложили забрать у неё двоих детей. Она отказалась и вернулась в подвал к шести голодным ртам.

Без света, без тепла, среди постоянной сырости и плесени и практически без еды дети начали болеть. Семья продержалась так ещё полгода, но мать по-прежнему не могла работать. Она продала волосы, продала зубы, но этого всё равно было недостаточно.

Младший ребёнок стал вялым и перестал расти. Она называла это «истощающей лихорадкой». Когда ребёнок умер, а похоронить его не было денег, мать положила его в ящик из-под апельсинов, утяжелив камнями, и спустила в Темзу.

Пробираясь тайком среди ночи к реке со своим мёртвым ребёнком, она наконец смирилась с поражением и поняла, что́ неизбежно должно произойти. Им с детьми настало время отправляться в работный дом.

Работный дом

Система работных домов была запушена «Законом о бедных» 1834 года. Он был отменён в 1929-м, но система сохранялась ещё несколько десятилетий, потому что обитателям работных домов некуда было идти, а прожившие там не один год утратили способность самостоятельно принимать решения и заботиться о себе во внешнем мире.

Работные дома задумывались как акт гуманизма и благотворительности, ибо прежде бедняки и нищие, гонимые с места на место, могли вообще не найти приюта и на законных основаниях могли быть забитыми своими гонителями до смерти. Для хронически бедных 1830-х система работных домов должна была показаться раем: еженощный приют, койка или общая кровать, одежда, пища – не слишком обильная, но достаточная и в обмен – работа, как плата за содержание. Система, должно быть, казалась проявлением чистой христианской добродетели и милосердия. Но всем известно, куда ведёт дорога, вымощенная подобными благими намерениями.