Вызываем огонь на себя

В обработке разведданных приняли участие партизанские командиры и комиссары: Данченков, Гайдуков, Лещинский. Особенно ценную помощь оказал майор Рощин, бывший флаг-штурман, ставший партизаном. К этому времени но приказу Большой земли, не дойдя до Десны, он вернулся с отрядом из прифронтового района в Клетнянские леса, на прежнюю базу.

Радиограмма была составлена опытным штурманом по всем правилам: «На аэродроме 230 самолетов, из них до 170 бомбардировщиков, рассредоточены группами по краям рабочей площади. Наибольшее количество южнее центра аэродрома 800-900 метров. Наивыгоднейшее направление захода — курс 130…»

Майор Колосов, получив эту важную радиограмму, немедленно направил копию начальнику штаба Западного фронта генерал-майору Корнееву и ночью выслал самолет «У-2» за картой авиабазы. Самолет, благополучно пролетев с выключенным мотором мимо Сещинского аэродрома, сел на освещенную сигнальными кострами посадочную площадку в сердце Клетнянского леса. План был доставлен на Большую землю. Генерал Корнеев доложил о плане Военному Совету. Военный Совет штаба фронта во главе с маршалом Жуковым наложил резолюцию: «Сещу бомбить сегодня».

«Сещу бомбить сегодня»…

В то утро «мушкетеры» вышли на работу с воспаленными от бессонной ночи глазами. Баулейтер охрип, подгоняя их. Кое-как дотянули до обеда. Днем восток заволокло темными тучами. Далеко за Десной ветвисто вспыхивали молнии. Надвигалась гроза.

— Это будет самая великолепная гроза в моей жизни! — многозначительно сказал пылкий Ян Маленький Яну Большому.

— И быть может, последняя гроза, — ответил его рассудительный друг, — ведь мы вызываем огонь не только на гитлеровцев. Бомбы — они не разбирают, где свои, а где чужие, где поляки, а где швабы!

«Сещу бомбить сегодня»…

В то утро Аня получала новое удостоверение. Когда немец в штабе авиабазы потребовал, чтобы Аня Морозова сделала отпечатки левого и правого больших пальцев в «персоненаусвайс» — удостоверении личности, — глаза у этого немца полезли на лоб. Отпечатков не получилось.

— Попробуй снова! — сказал он Ане, бросая ей новый бланк удостоверения.

Аня снова потерла пальцы о смоченную темно-фиолетовыми чернилами подушечку и снова прижала пальцы к бланку там, где около места для фотографии значилось: «Оттиск больших пальцев…» И снова вместо ясно различимых отпечатков получились кляксы.

Немец — это был переводчик Отто Август Геллер — схватил Аню за руку и так и впился глазами в большой палец. Свистнув от удивления, он еще крепче схватил девушку за руку и повел по коридору прямо в кабинет начальника службы СД при комендатуре Сещинской авиабазы.

— Оберштурмфюрер! — чуть не закричал он, волнуясь. — Разрешите доложить: у этой русской — небывалое, феноменальное дело — не имеется отпечатков пальцев!

Аня плохо, с пятое на десятое, но все-таки понимала немецкий. Как было не понимать — ведь она проработала уже месяцев девять прачкой и судомойкой на немцев.

— Ты, наверное, опять пьян, Геллер? — спросил СС оберштурмфюрер Вернер, брезгливо и строго глядя на переводчика. — По гауптвахте соскучился?

— Да не сойти мне с этого места, оберштурмфюрер! Пить мне желудок не позволяет, а у девчонки в самом деле нет отпечатков пальцев! Редчайший экземпляр! Может, это признак вырождения у славян?

Скептически усмехнувшись, Вернер взял Аню за руку и с минуту внимательно разглядывал ее пальцы. Потом, откинувшись в кресле, не спеша вытер руки носовым платком.

— Вы работаете у нас прачкой? — спросил он Аню. — Это видно. И еще видно, что ты болван, Геллер! — со вздохом сказал оберштурмфюрер. — А также пример вырождения. И от тебя опять разит шнапсом. Эта девка работает у нас прачкой и пользуется эрзац-мылом, в котором очень много щелочи. Ежедневная стирка белья таким мылом может не только сгладить пальцевые узоры, но и начисто разъесть их. — Он усмехнулся, закуривая сигарету. — Видно, что она преданно работает на Великую Германию. Сними отпечатки каким угодно способом и катись ко всем чертям!

Выйдя из здания штаба с новым пропуском в кармане, Аня взглянула на свои натруженные руки. Все время в горячей воде и это проклятое немецкое эрзац-мыло!… Но ничего не поделаешь. И совсем неизвестно, когда все это кончится…

С тазом под мышкой, в своем неизменном белом платье, пошла Аня по улице военного городка, с любопытством глядя вокруг. Она помнила этот военный городок еще тогда, когда он строился до войны, когда вокруг, как и сейчас, пахло известью и краской. Только тогда дома строили команды красноармейцев. Голые по пояс, загорелые, перекидывались они улыбками и шуточками с девчатами, провожали взглядами ее, Аню Морозову, когда она, надев лучшее свое ситцевое платье, шла со справкой об окончании восьмилетней сещинской школы наниматься счетоводом в штаб авиационной дивизии. А над Сещей летали «ишаки» и «чайки», и все пели песню из кинофильма «Истребители»:

Любимый город может спать спокойно
И видеть сны, и зеленеть среди весны…