Вызываем огонь на себя

После целого дня, проведенного на аэродроме под сильным — десять метров в секунду — ледяным юго-западным ветром, Яну Маньковскому было диковато видеть, как немецкие асы, раскормленные и распаренные, выбегают из бани, чтобы поваляться, покататься в снегу. Зато из-за частых бомбежек доставалось зенитчикам. Сещинские зенитчики провели всю первую страшную зиму в России в жарко натопленных казармах. Теперь же, в летную погоду, они днем и ночью мерзли у орудий. Если и удавалось согреться, то только у пылающих, разбитых бомбами казарм. На аэродром в зимней шинели с бобровым воротником и теплыми наушниками приезжал полковник Дюда. Он подбадривал молодых летчиков:

— Не робейте, мальчики! Холодно? Это в закрытой машине, в отапливаемом комбинезоне?! Да я в этой России, будучи летчиком кайзера, летал в открытых «фоккерах»! Мы, ваши отцы, мазали лицо китовым жиром, чтобы не обморозиться!…

Поляки мерзли почти так же жестоко, как в первую зиму, и все же вторая зима была мало похожа на первую, потому что тайный огонь согревал сердца четырех поляков — Яна Маленького и Яна Большого, Стефана и Вацека. А когда долетела из Клетнянского леса в Сещу весть о сталинградской победе, немцы перестали с жеребячьим гоготом валяться в снегу, зато поляки с трудом скрывали переполнявшее их буйное ликование.

— Слышь, Вацек! — ликовал Ян Маньковский. — Немцы закрыли оба кинотеатра в Сеще с четвертого по шестое февраля. Приказ Геббельса. Три дня траура во всем рейхе!

Теперь они взялись за подпольную работу с удвоенной энергией. Теперь они взирали на каждую бомбежку Сещи, когда снизу летели разноцветные трассирующие пули, а сверху плавно спускались на парашютиках гроздья осветительных ракет, как на победный салют…

Подпольщики чувствовали себя участниками Сталинградской битвы. В дни сражения на Волге они продолжали наводить советские самолеты на авиабазу врага — Сещинская авиабаза и подчиненные ей аэродромы сковывали чересчур много наших самолетов в районе Москвы. Чем сильнее удары наносились по Сеще, тем больше наших самолетов можно было отправить на юг, где гремела великая битва…

Венделин Робличка, вернувшись из отпуска, продолжал работать в штабе. Теперь Христманн уехал в отпуск в Бремен. Его обязанности исполнял штабс-фельдфебель Зейдель. Но и этот штабной писарь отдавал Венделину ключи от сейфа, уходя в казино.

Эхо великой битвы на Волге потрясло и Сещинскую авиабазу. Его услышали и летчики в авиагородке, и подпольщики в поселке. Берлинское радио передавало траурные марши. Немецкая печать призывала к тотальной мобилизации. Из Берлина летели приказы в оккупированные районы. Оккупационные Власти еще лихорадочнее проводили мобилизацию всех сил на «борьбу с большевизмом», угоняли молодежь, порой с духовым оркестром, под развеселую польку-бабочку, на каторжный труд в Германию. Вернер проводил почти ежедневные облавы и обыски.

…После работы Ян Маленький завернул к Люсе, стал отряхивать снег в сенях.

— Ян! — крикнула Люся, выбегая навстречу. Она едва сдерживала рыдания. — Ян! Меня хотят отправить в Германию, что мне делать? Бежать? В лес бежать?…

Ян Маленький обнял ее за плечи. В руке у Люси белела повестка.

Яну вспомнился плакат на бирже труда: «Приехавшие в Германию будут обеспечены всеми видами хорошей жизни…» И на фоне готических шпилей мордастый парень жарит в экстазе на балалайке. А рядом другой плакат: «Фюрер вас любит!» С приукрашенным изображением личности фюрера.

— До лясу тераз не можно, — ответил Ян, заговорив от волнения по-польски.

— В лес никак нельзя! — подтвердила Аня Морозова, выходя вслед за Люсей в холодные сени.

На подступах к Клетнянским лесам и в самих лесах уже полтора месяца гремели бои. С аэродрома ежедневно летали на юго-запад бомбардировщики и разведывательные самолеты. «Уму непостижимо! — говорил Ян Большой, — Как только выдерживают все это ребята в лесу!» В операциях карателей принимал участие и гарнизон Сещи. Через Сещу на выкрашенных белой краской танках катили солдаты в белых маскировочных костюмах. Однажды полковник Дюда установил вокруг леса, в котором были зажаты лазовцы, прожекторы с аэродрома, чтобы помешать ночному прорыву. Немцы уверяли, что партизанские отряды истекают кровью, умирают с голоду, среди «клетнянских короедов» уйма обмороженных. Каратели бахвалились, что бригады Данченкова и Коротченкова уничтожены, комбриг Галюга взят раненым в плен. В те дни советско-польско-чехословацкая группа надолго потеряла связь и с разведчиками Виницкого, и с партизанами Данченкова.

— Что же делать, Ян? Да я лучше повешусь!

Ян положил руки на вздрагивающие плечи Люси, провел рукой по светло-русым волосам.

— Есть одно средство, — сказал он нерешительно. — Мою жену не пошлют в Германию!

Люся посмотрела было на него с надеждой, но тут же лицо ее вновь омрачилось.

— Вот те раз! Но я не хочу замуж…

Не такого ответа ждал Ян Маленький от девушки, которую любил. Но он пересилил себя, усмехнулся печально.