Это не значит, что лидер в значении «ведущий» окончательно стал анахронизмом: нет, и нескоро станет. Но Украина — не та страна, которую можно куда-то вести. Возможно, в каком-то смысле это и минус: ее трудно объединить в мирное время, трудно добиться консенсуса даже по базовым ценностям, и вообще Россия дала ей уникальную возможность сплотиться именно в ненависти: что бы ни уверял новейший учебник истории, Украина никогда антироссийской не была, даже после Майдана 2014 года. Но тотально антироссийской она стала — и именно благодаря Владимиру Путину, который добивается противоположных целей, за что бы ни взялся. Он желал видеть Россию самой влиятельной силой в мире — и превратил ее в страну-изгоя; желал победить Чечню — и подчинил ей Россию; желал видеть Украину тотально зависимой — и сделал настолько независимой от всего российского, какой не мечтал и Бандера, большой, прямо скажем, нелюбитель северного соседа.
Украина, какой мы знаем ее с 1991 года, гордится именно неавторитарностью, майданно-вечевым, сетевым способом управления (коррупция является одной из форм этого народного самоуправления). Зеленский не ведет страну к победе — он соответствует ее стремлению не покориться, служит выражением и символом этого стремления. Особенность короля-нарратора вообще не в том, что он формулирует стратегию и намечает пути. Его главная роль — служить для всего мира воплощением тех качеств страны, которые сегодня востребованы. Вопрос о том, каковы эти черты в случае Зеленского, позволяет ответить на вопрос о том, что такое вообще Украина: Зеленский очень вовремя создал для всего мира образ современного украинца — и ничем пока его не скомпрометировал. А поскольку именно Украина сегодня — духовный лидер славянства, эти черты для мировой истории весьма важны.
Их много, и каждый выделит свои, но я бы предпочел сосредоточиться на пяти.
1. Главным качеством Зеленского Арестович назвал упертость, и эта черта, упоминаемая во множестве украинских анекдотов, ему действительно присуща. Зеленский крайне самолюбив и всегда был исключительно успешен, а потому ему проще исчезнуть, чем отступить, проще умереть, чем проиграть. Это самолюбие — не столько актерская, сколько продюсерская черта. Актеру как раз положена гибкая психика, а у Зеленского она в последние годы скорее жесткая, ригидная. В нем есть фанатическое упорство провинциала, завоевывающего столицу, и гордость лидера страны, которой в геополитических раскладах отводились вторые роли. Сегодня об Украине говорят в мире больше, чем об Америке и Китае, потому что от нее в конечном итоге зависит, выжить миру или погибнуть; некоторые этого не признают, но это, прямо скажем, не от большого ума.
2. Самоирония. При всем пафосе, неизбежном для экзистенциальной ситуации, Украина отлично умеет видеть себя со стороны, сознавать свои упущения и пороки. Никто не издевался над национальными комплексами и самообольщениями упорней, чем «Квартал»; никто не разоблачал украинские глупости ярче, чем Зеленский. Вынужденный постоянно подогревать уверенность в победе, он никогда не встает на котурны. Он по-прежнему готов иронизировать над собой и своим окружением, хотя ситуация явно не располагает к веселью. Юмор его стал черным, из него ушла жизнерадостность, но Зеленский по- прежнему видит не только трагедию войны, но и ее абсурд. Вероятно, это один из источников его душевного здоровья.
3. Артистизм. Украина обладает богатейшим фольклором, в Украине ничто не делается без песни, что опять-таки стало темой бесчисленных анекдотов; герой этого фольклора — почти всегда артист, балагур, сказочник, и если в России в застолье чаще всего пели либо песни из советского кино, либо блатной шансон, в Украине народные песни, от лирических до неприличных, оставались живым элементом любого застолья. Украинский характер предполагает артистическое переосмысление любой ситуации, и это отчасти связано с другой национальной чертой — понтами. Я не знаю, как это перевести на иностранные языки, такого слова нигде больше нет. Самопрезентация? Но это далеко не так выразительно. Напыщенность? Это верно, но чересчур негативно. Наверное, это своего рода эстетизация жизни, априори предполагающая самолюбование. Но при такой самоиронии «форс дороже денег», а победа уж точно важнее жизни.