К концу 2021 года при резко просевшем рейтинге и нараставшей реакции на невыполненные обещания Зеленский все хуже выглядел — и в глазах сторонников, и в буквальном смысле. Разумеется, уволенный соратник на все смотрит скептически, однако во взгляде наших бывших тоже есть особая трезвость, и пренебрегать их наблюдениями не стоит. В интервью Дмитрию Гордону уволенный в мае 2020 года первый руководитель офиса президента Андрей Богдан говорил: «Власть съедает Владимира Александровича. Он физиологически поменялся. Человек был веселый. Легкий, юморной, красивый, острый, энергетичный. И видишь? Просто на него смотреть больно. Я не понимаю, что он говорит. Он не понимает, что он говорит. Серое лицо. Он уставший. Он постоянно в какой-то то ли депрессии, то ли непонятно. Он все время нервничает. Он звонит депутатам, угрожает».
Разумеется, тогда же на оценки Богдана отреагировали новые соратники Зеленского, в частности, Михаил Подоляк: «Тебя деликатно попросили вон — ты стандартно обиделся и стандартно же начал хамить, угрожать, понтиться». Но Богдан не отступался: «Когда ты идешь свой путь самурая, ты должен понимать, куда ты идешь. Если нет цели, то, в принципе, лучший выход — стояние на месте. Правильно? Куда идет Владимир Зеленский и его команда? Куда они идут? Никто не знает. Даже Владимир Зеленский. Есть набор общих фраз: «Мы за все хорошее, против всех плохих». Но это хорошо для песни и для выступлений, но для государственной политики — нет... Это самый сильный продюсер, сценарист, актер, я считаю, на всем СНГ, бывшем СССР. У него абсолютно нет никаких знаний и никакого опыта, он вообще не понимает, что вокруг него происходит. Мало того, его слабость в том, что он замыкается на каком-то количестве людей и слушает только их. У него нет второго мнения, третьего мнения. Он хочет слышать только хорошее».
Все это высказывалось в 2021 году многократно, и все это забылось, загнано в подсознание. Послевоенный взгляд на довоенные годы президентства Зеленского невозможен прежде всего потому, что об Украине (в меньшей степени о Зеленском) можно теперь говорить лишь одобрительно или сочувственно, но никак не критически: при любом другом модусе вы солидаризируетесь с агрессором. Никакой анализ при таком подходе, само собой, невозможен, как невозможно было критиковать борцов с царским режимом во времена столыпинской реакции; как невозможно осуждать советских маршалов в эпоху сталинского террора; как нельзя разбираться в перспективах Пражской весны после советских танков, раздавивших ее.
Россия, может быть, существует в мире именно затем, чтобы своими предельно грубыми и стратегически провальными действиями переводить этически двусмысленные ситуации в предельно однозначные; чтобы снимать любую моральную амбивалентность и расставлять железобетонные акценты. Роль сомнительная, но кому-то надо же это делать, и вот большевики обретают белоснежность, сталинские маршалы выглядят образцами военного таланта и отваги, а Пражская весна с ее более чем сомнительными перспективами начинает казаться вполне реальным проектом по приданию социализму человеческого лица. (Хотя ничего бы у них не вышло — нет ни одного сценария, даже при полном бездействии варшавского блока, при котором пражские реформаторы остались бы у власти).