Потом я повторила попытку с мамой, но даже ее представить было трудно. Удалось вспомнить красное платье, которое она обычно надевала на открытие выставок, но ее лицо никак не вспоминалось. Я знала, что глаза у нее зеленые, как мои, черты лица тонкие… Но почему-то эти детали не складывались в одно целое.
Меня пугала эта амнезия, я ненавидела себя за нее. Как будто была недостойна называться чьей-то дочерью.
А вот Анну я помнила. Бена тоже. Я часами думала о нем, представляла, что он здесь, со мной, запускала пальцы в его растрепанные, выцветшие на солнце волосы. А когда закрывала глаза, он сидел рядом на постели и сторожил меня.
Он проводил это лето на серфинге в Корнуолле. Анна уехала с ним. Мы с Анной впервые за всё время расстались на лето. Знать бы, чем они занимаются у себя в пляжном хостеле, как сидят каждый день на песке… не таком песке, как у меня здесь, – намного мягче. Известно ли им вообще, что я пропала.
Когда я открыла глаза, ты сидел рядом и грыз заусенцы. Ты почти сразу заметил мой взгляд.
– Как себя чувствуешь?
Я не смогла ответить. Как будто мое тело превратилось в камень. И я потрескаюсь, если попробую хотя бы шевельнуть губами.
– Могу принести поесть, – предложил ты. – Или попить?
Я даже не моргнула. Думала, если надолго останусь неподвижной, тебе придется уйти.
– Может… может, надо постельное белье поменять?
Ты наклонился ко мне. Протянул руку, приложил ко лбу тыльную сторону ладони, но я почти ничего не почувствовала. В тот момент ты находился за миллион миль от меня, существовал в параллельном мире, в сновидении. А я вернулась домой, в свою постель… и в любой момент могла проснуться и начать собираться в школу. Рядом со мной сидел Бен, а не ты. Это просто не мог быть ты. Ты откинулся на спинку стула, наблюдая за мной.
– Я скучаю по твоим словам, – сказал ты.
Я сглотнула, от этого пересохшему горлу стало больно. Ты смотрел на меня, остановив взгляд на губах.
– Я знаю, как это бывает, – продолжал ты. – Однажды я тоже замолчал. – Ты нашел грубый заусенец возле ногтя и теперь теребил его большим пальцем. – Люди думали, что я вообще никогда не говорил, как будто я… как это называется? Немой. А кое-кто считал меня еще и глухим. – Ты отгрыз заусенец. – Это было сразу после того, как я нашел это место.
Моя бровь поползла вверх, ты сразу заметил это.
– Интересно стало? – Ты прислонился затылком к стене. Капля пота стекала по щеке, прямо по еле заметному шраму. – Ага, так и есть. – Ты кивнул, догадавшись, куда я смотрю. – Он тоже у меня с тех времен, когда я молчал. – Ты быстрым движением смахнул пот, задержавшись на сморщенной коже шрама. Потом сложил пальцы вместе и щелкнул ими. От резкого звука я вздрогнула. – Сетка может ударить по коже так же быстро, – пояснил ты, – и легко оставить след.
Ты поднялся и подошел к окну. Я поерзала на кровати и повернула голову, чтобы видеть тебя. Ты заметил.
– Значит, еще не умерла, – пробормотал ты. – Еще не ушла.
Спустя некоторое время ты положил на тумбочку у кровати тонкий выцветший блокнот. Когда ты вышел, я взяла его и полистала. Страницы были чистые. Рядом на тумбочке лежал карандаш с остро заточенным грифелем. Я с силой ткнула им в мягкую кожу между указательным и большим пальцем. Стало больно. Я ткнула еще раз.
Я пыталась нарисовать их, всех до одного… маму, папу, Анну и Бена. Мне хотелось вспомнить. Но рисование мне никогда не давалось. У меня получились чужие, бесформенные лица, мешанина из линий и теней. И я густо, начерно зачеркала их все.
Потом я попробовала слова. Мама с папой никак не могли понять, как мне удается так хорошо успевать по английскому и совсем не тянуть по математике или изо. Но в тот раз даже слова не поддавались. Смысла от них определенно не прибавилось бы. Всякий, кто прочитал бы их, решил, что я на веществах или что-нибудь в этом роде, такими нелогичными они были.
Я пыталась писать письмо, но никак не могла продвинуться дальше «дорогие мама и папа!». Слишком уж много требовалось сказать. И потом, я не знала, прочтешь ты мое письмо или нет.
И я стала записывать единственные слова, какие приходили в голову:
Эти строки я тоже вымарала.
Больше я не могла спать. Было больно мочевому пузырю, всё затекло. Мне хотелось двигаться. Я осторожно попыталась согнуть колени. Поджала пальцы ног, провела языком по сухим губам. При попытке приподняться с матраса оказалось, что руки совсем ослабели, ноги тряслись и едва держали меня, когда я встала.