– Значит и тебя вроде как украли, – тихонько сказала я, собравшись с духом. Я не сводила с тебя пристального взгляда. Твои глаза превратились в щелки. Ты прекрасно понял, что я имела в виду. Тебя украли так же, как ты украл меня. – Я твой способ свести с ними счеты?
Ты долго молчал. Но я упорно буравила тебя взглядом. Как только я поняла, что ты не взбесишься и не сорвешь зло на мне, то осмелела. В конце концов ты первый сдался.
– Нет, – ответил ты. – Не так. Я спас тебя от всего этого. Спас. А не украл.
– Лучше бы ты ничего не делал.
– Не говори так.
В этот момент твой взгляд был почти умоляющим.
– Здесь гораздо лучше, чем на отцовской ферме, – твердо заявил ты. – Никто не покупал эту землю. Никому она и не понадобится. Это умирающая, одинокая земля.
– Прямо как я.
– Да, как ты. – И ты закусил губу. – Вас надо спасать.
Той ночью мне не спалось. Впрочем, обычное дело. Я пялилась в потолок и прислушивалась к тому, как стонет дом. Как живой. Как здоровенное животное, лежащее среди песка, а в брюхе у него – мы.
Я прикидывала, как разделаюсь с тобой. Представляла, как ты захрипишь и забулькаешь, когда я воткну что-нибудь острое сбоку в твою шею. Представляла, как хлынет кровь, пачкая мои руки и оставляя пятна на дощатом полу. Как твои голубые глаза постепенно застынут.
Но все эти видения меня так и не усыпили. И я задумалась о том, что скажу родителям, если снова увижу их, – в основном я просила прощения.
И вдруг я очутилась в парке. Я заворочалась, пытаясь выбраться из этого сна, но было уже поздно.
Я быстро шла вперед. В ноздри лез запах теплой прелой земли… всё, что осталось от благоуханного летнего дня. Мошкара вилась вокруг, путалась в волосах, лезла в глаза.
Он тоже был там, всего в нескольких метрах от меня. Догонял. Следовал за мной. Я слышала шорох его джинсов, глухой топот подошв. И ускоряла шаг. Оглядывала деревья и кусты, надеясь узнать знакомые места, но заросли быстро сгущались и темнели, и шелестели, шелестели листьями ветки.
Он был совсем рядом, я слышала его дыхание, тяжелое и хриплое от летней простуды. Я ошиблась поворотом и теперь направлялась к пруду. Он шмыгал носом. Шел за мной, обращался ко мне, уговаривал притормозить. Но я припустила бегом. Глупо вообще-то, ведь этого типа я
Его тень подкралась ко мне сзади, нависла надо мной, накрыла чернотой мою тень. Я стала оборачиваться, пытаясь придумать, что сказать… про школьные задания, или про Анну, или еще про что-нибудь.
Тогда и он остановился. И я увидела его. Только теперь это был не
Одетый всё в ту же клетчатую рубашку, что и в аэропорту, ты протягивал руки ближе и ближе. Твои пальцы дрожали.
– Прошу, Джемма, – повторял ты, – прошу… не надо.
Но я отвернулась от тебя и бросилась прямиком в пруд. Позволила воде накрыть себя с головой, погружалась вниз, вниз, в холодную темную глубину, и в моих спутанных волосах застревали водоросли.
Глухой стук доносился с веранды – мерно, отчетливо, как будто там отбивали ритм. Я распахнула обтянутую проволочной сеткой дверную раму и на миг застыла босиком на дощатом полу. В тот день утреннее солнце сияло не так ярко, как обычно. Мне не пришлось ждать, когда глаза привыкнут к свету.
Ты находился слева от меня и был одет в драные шорты и тонкую дырявую майку. Боксерская груша болталась в воздухе перед твоими кулаками. Раньше я ее не замечала – может, ты только сейчас повесил ее. Ты легко скакал на цыпочках и с силой молотил грушу голыми кулаками. Твое тело напрягалось перед каждым ударом, становилось твердым, как камни за твоей спиной. Под майкой выпирали мышцы. В твоем теле не было ничего мягкого, ничего лишнего. Ты кряхтел, молотя грушу, ярко краснели костяшки пальцев, на которых ты ссадил кожу.
Вряд ли ты заметил, что я наблюдаю за тобой. Твое лицо казалось таким сосредоточенным, каждая твоя мышца помогала сделать удар. Я содрогнулась, представив, как ты обрушиваешь удары своих каменных кулаков на меня, как хрустят и ломаются мои ребра… как проступают под кожей темные синяки.