Взаперти

С секретарем Свенсона я договариваюсь чудом и такой-то матерью, как выражается Шон. Послезавтра еду разговаривать с мистером героическим штурманом, причем в тот самый дом возле здания фирмы, снимая две мишени разом. Обыск бы у него провести, так, на всякий случай, но кто же мне даст.

Собираюсь еще раз съездить к бездомным Форест-Хилла, как раз управлюсь до положенного посещения приюта. Проползаю через родные пробки на южный берег, оставляю за спиной «Перекрестки». Торможу возле дома, сворачиваю на парковку – так проще, чем искать место у ворот парка. Прикидываю, как прочешу наши прекрасные холмы от дороги до реки.

У дверей дома сидит старик Джон.

Вопросов так много, что не знаю, какой задать первым. Старик завернулся в красное одеяло, смотрит на меня, откинув голову на слегка облупившуюся дверь. Помогать мне с началом разговора он явно не собирается.

– Доброго дня, – говорю наконец. – Почему вы пришли к моему дому, а не в полицейский департамент?

– Потому что не собираюсь ничего официально заявлять, – отвечает Джон.

– А неофициально?

– Посмотрим, детектив. – Пожимает плечами, вставая. – Я предпочитаю чай.

Напоить старого бродягу чаем я могу и очень надеюсь, что ему есть что рассказать.

Сначала мы просто сидим напротив друг друга. Красное одеяло на пару с порванным пуховиком висят на вешалке, Джон без объемной одежды поджарый, словно гончая. При всей моей хорошей форме догнать его было бы безнадежной затеей. Отдельно странно, что пахнет от него тиной и немного землей, а не потом. Обычно бездомные в это время года не купаются в реке и не стирают в ней одежду – холодно.

– Эдриан был вашим подопечным, – говорю на пробу, когда старик ополовинивает чашку с чаем.

– Не знаю, – равнодушно поводит плечами он. Хмурюсь, лезу за фотографией, но старик продолжает: – Я звал его Джоном-младшим для простоты. – Смотрит на снимок, кивает. – А он себя – Миротворцем.

Прозвище – это интересно. Не знал своего имени? Возможно, мало ли, что с ним при побеге произошло.

– Куда он мог пропасть?

Джон качает головой, смотрит в сторону, в окно. Говорит медленно:

– Хороший парень был. Двинутый сильно, но хороший. Упрямый. – Неодобрение в голосе причудливо смешивается с восхищением. – Слишком упрямый. Такой переломится раньше, чем согнется.

Тянусь к блокноту записать, но Джон резко оборачивается.

– Нет.

Поднимаю пустые ладони, подливаю чаю.

– Ему кошмары снились каждую ночь. Особенно когда холодно, в слезах просыпался. – У Джона тихий хриплый голос, словно он редко говорит, но речь при этом гладкая. Усмехается невесело: – Мальчишка, а высокомерный, словно президент. Я бы с ним и не возился.

– Но вы возились, – замечаю, когда пауза затягивается. Старик скорее покачивается, чем кивает, смотрит сквозь меня.

– Но я да… Я его из реки выловил. Шесть лет назад, получается. Мальчишка совсем потерянный был, брел по Красотке и на мост смотрел, который над рекой. Плюхнулся – и с головой ушел. Если бы никого рядом не случилось, потоп бы.

– Но случились вы.

– Но случился я. – Джон усмехается, допивая чай, подставляет мне чашку. – Умный мальчик оказался. Внимательный, голову умел заморочить, когда хотел. Но это потом. А тогда чисто ледышка, только во сне… Во сне словно другим человеком был. Лицо живое, и улыбался, и плакал. А как проснется – каменная морда. Съежится и сидит, разве что за одеяло спасибо скажет.

Джон поглаживает край чашки, смотрит в нее, словно в волшебное зеркало, где отражается прошлое. Не похожи они с пропавшим ни на грамм. Если парень ему кого-то напоминал, то, скорее, характером или еще как, но вряд ли лицом.

– Записей он не вел, негде было, – неожиданно говорит старик. – Но людей запоминал, это видно. Вообще он словно два человека в одном был. Поначалу в глаза не смотрел никогда, в пол только, и говорил совсем мало.

– А потом начал? – уточняю.

– Говорить? – Джон встряхивается, словно проснувшись. – Нет. Спрашивать он начал, и взгляд тогда уже не отводил. Выпрямился весь, голову высоко держал. Сволочью стал той еще, смотришь на него и понимаешь – использует тебя и дальше пойдет. – Задумчиво кивает, добавляя: – Его бы побили, наверное, но все знали, что мой. Вот и не трогали.

– А вы?

– А что я? – Старик горбится. – Я за него в ответе был, раз выловил.

Поднимает голову, и мне приходится выдержать долгий взгляд поблекших глаз. Не знаю, что он хочет разглядеть, но смотрю в ответ спокойно. Мне скрывать нечего, я прост, как собственный полицейский значок.

– Зачем он вам? – спрашивает Джон.

Вот и гадай, углядел он что-то или нет.

– Он пропал. Девочка с благотворительной кухни заявление подала.

А про изобилие собратьев по пропаже мы пока промолчим.

– Пропал. – Старик откидывается на стуле. – Все так. – Без перехода спрашивает: – Вы ребят Гарри знаете?

Щурюсь, не отвечая. Вот, похоже, и ниточка, ведущая к нашей организованной преступности. Джона, однако, мое молчание не устраивает.

– Знаете или нет?

Вот и решай, Пол, соврать тебе или нет. Качаю головой, признаюсь:

– Увы. Я из обычного городского департамента, не ФБР, не наркоконтроль.

Старик усмехается презрительно, но в то же время расслабляется.

– Узнайте, – советует. – Хорошенько узнайте. Пригодится.

Разговор с ним временами как вальс на льду, а временами словно посиделки двух старых приятелей. В итоге у меня целый ворох информации про банду, про мальчишку и неожиданно – про Ирландца.

– Гарри я давно знаю, – делится Джон. – Нормальным мужиком был, но, как у него жена под машину попала, все покатилось. Говорили, сын тоже погиб, но оказалось, нет. Таскал за собой мальца везде.

Морщится, словно сплюнуть хочет, но сдерживается, запивает чаем. Говорит еще и еще – про рыжего пропавшего, которого, как оказалось, зовут Элвином; про то, как мальчишка-вроде-бы-Эдриан-Рейн хотел познакомиться с бандой. Как стал пропадать, но на кухню все равно являлся. Как однажды просто исчез.

Я за чаями, пожалуй, пропустил бы поездку в приют, но кто ж мне даст. Винсента лично звонит, и старик, словно разом выдохнувшись, замолкает. Уже на пороге говорит негромко:

– Если он не понравился Гарри, он может быть уже мертв. Но если жив… Вы знаете, где меня найти, детектив. Расскажите. Хочу знать.