Взаперти

Уже к вечеру в Литовский замок приехал Азвестопуло с распоряжением товарища прокурора. Горемыкин приказывал перевести заключенного Лыкова для его безопасности в камеру временного содержания Литейной части. Алексей Николаевич провел там две недели в январе, пока истекал срок кассации. Теперь он вернулся в часть. От нее было недалеко до здания судебных установлений. Кроме того, сыщик попал в одиночку, где его труднее было бы убить.

В кабинете пристава Четвертого участка Литейной части Лыкова ждали двое. Рядом с полицмейстером Второго отдела полковником Григорьевым сидел полковник ОКЖ Запасов. Алексей Николаевич улыбнулся доброму приятелю, но тот был суров.

– Что случилось, господа? Почему вы такие мрачные? Завтра суд, надеюсь, по его итогам меня оправдают.

– До итогов надо еще дожить, – огорошил заключенного Дмитрий Иннокентьевич. – А тебя только что чуть не зарезали…

– В первый раз, что ли?

Полицмейстер, тоже старый знакомец сыщика, укоризненно проговорил:

– Ай-ай, удивительное легкомыслие. Нынешний случай из ряда вон.

– Почему, Георгий Николаевич? Когда тебя пытаются зарезать, это всегда из ряда вон.

– А вот послушайте, что скажет вам Дмитрий Иннокентьевич. Я как узнал, сразу телефонировал прокурору. Поэтому вы здесь.

Лыков отвесил полупоклон:

– Благодарю за заботу. Но в чем, собственно, дело?

Запасов начал напряженным голосом:

– Нападение на тебя и убийство Тольха связаны между собой…

– Это очевидно.

– Не очевидно другое: кто заказал их и для чего.

– Жандармы выяснили главаря? – насторожился сыщик. – И кто он?

Запасов спросил, почему-то нервничая:

– Ты слышал фамилию Альбин?

– Нет.

– А Белоглазов?

– Тоже нет.

– Так знай: этот господин Альбин-Белоглазов заинтересован в твоей смерти. И он гораздо опаснее, чем все британские нефтедобытчики, вместе взятые.

Лыков устроился на стуле поудобнее и попросил:

– Расскажи мне о нем.

Дмитрий Иннокентьевич положил ладонь на лежащий перед ним лист бумаги и начал говорить по памяти:

– Настоящая фамилия его – Цемах. Он важный человек в боевой организации РСДРП, правая рука Никитича, то есть Красина.

Лыков воскликнул:

– Даже так? С Красиным я познакомился в тысяча девятьсот третьем году. Серьезный оказался[149].

Жандарм нахмурился еще сильнее:

– Альбин похлеще будет. Знаешь, как он сбежал из Ростовской тюрьмы, спасаясь от виселицы? Приятели с воли передали ему деньги на подкуп стражи, крупную сумму. Но ее похитил поляк-эсдек, сосед по камере… Чем обрек коллегу по революции на смерть.

– Вор у вора дубинку украл, – хмыкнул Григорьев. – Ну дают товарищи!

Запасов продолжил:

– Так вот, чтобы было понятно, кто такой Альбин. Лишившись денег, он подговорил уголовных устроить групповой побег. И у них получилось. Альбин-Цемах лично связал надзирателя, отобрал ключи и отпер камеры на этаже. В результате драпанули сразу два десятка человек, с оружием. Через главные ворота они выбежали на улицу, а им навстречу отряд драгун. Беглецы огнем рассеяли конных и скрылись. В тот же день большинство из них поймали, но только не Альбина.

Алексей Николаевич терпеливо слушал, понимая, что приятель не просто так рассказывает ему подробности.

– Второй побег он совершил из Новгород-Северской тюрьмы. Перепрыгнув с поленницы дров через стену высотой две сажени. Перед этим товарищ Артем – очередной псевдоним бомбиста – обаял всю тюремную администрацию. Он очень ловкий человек, пролезает в душу без масла. Так вот…

Полковник бросил взгляд на бумагу:

– Перевозка оружия из Австрии, участие в баррикадных боях на Пресне, руководство мастерской по фабрикации бомб – перечень его подвигов. Самое гнусное, что именно Альбин по поручению Красина изготовил для эсеров-максималистов те бомбы, которые взорвались на Аптекарском острове. Из-за чего тогда погибло более тридцати человек.

Тут и Лыков помрачнел. Он вспомнил страшные картины разрушений на даче министра внутренних дел. Искалеченные тела, оторванные конечности…

– Бомбы такой силы максималисты сами делать не умели, – продолжил Запасов. – И эсдеки вручили боевикам Соколова-Медведя подарок: взрывные заряды из кизельгура. Короче говоря, по этому негодяю давно плачет виселица. Мы получили агентурные сведения, что именно Альбин приказал Шкваркину зарезать Тольха. Он где-то здесь, в столице.

– А покушение на меня ему зачем?

– Подумай сам. «Перекрасочную мастерскую» обнаружил ты. Скорее всего, Альбин-Цемах не просто в Петербурге. Он сидит под чужим именем в Литовском замке, в шаге от тебя. И заметает следы, ведь для него речь идет о жизни и смерти. Так что… в Семибашенный тебе возвращаться нельзя.

– Теперь понятно, – кивнул Лыков. – На все время суда я спрячусь здесь, в участке?

– Точно так, – подтвердил Григорьев. – Мы приставим к дверям вашей камеры караул. На Литейный и обратно будете ходить под усиленной охраной. Встречи – только со знакомыми. Убирается в камере полицейский служитель. И так – сколько понадобится.

Бывший статский советник поежился:

– Плохие новости. «Иваны» еще куда ни шло, там каждый сам по себе. Но целая политическая партия, да еще с кизельгуром…