Взаперти

– Еще как, ваше высокоблагородие. Зверски. Мы потому и не удивились словам Вовки, что на своих боках испытали. Да он всех лупил, без нужды, а просто по врожденной своей злобе. Безнаказанность, вот и бьют…

Лыков ожидал подобного поведения и даже перенес этот фарс спокойно. Его больше интересовали трое других сокамерников. Комитет по спасению сыщика именно на них строил свой расчет.

Первым зашел Иван Трунтаев, налетчик по первому сроку. Он начал уныло гундосить то же, что минуту назад говорили гайменники. Слово в слово! Алексей Николаевич обратил на это внимание следователя, тот кивнул, и только. Сыщик сверлил арестанта взглядом, но Трунтаев смотрел в пол, не поднимая глаз на собеседника. На вид купеческий сын казался молодцом: крепкий, плечистый, русые волосы да голубые глаза. Мог бы стоять за отцовским прилавком и зашибать деньгу. А пошел в скоки. Удастся ли сломать такого, заставить изменить показания? Лыков решил, что удастся. Лука со Степкой убийцы, у них руки по локоть в вохре[43]. Трунтаев – простой грабитель, людей обирал, но без оружия.

Грабеж – это вам не разбой. Разбойник «напал на свою жертву открытой силой, с оружием в руках, или хотя бы и без оружия, но нападение сопровождалось или убийством, или увечьем, или такими угрозами, от которых происходила явная опасность». Так трактует закон. А грабеж хоть и является тем же «отнятием имущества с насилием и угрозами, но угрозы и само насильственное действие не представляли опасности ни для жизни, ни для здоровья потерпевшего». Оттого и сроки наказания так разнятся. За все виды разбоя полагается каторга, а за некоторые даже бессрочная. Грабителю же дают от четырех до шести лет исправительных арестантских отделений. Поэтому сломать, запугать скока значительно проще.

Очная ставка с Трунтаевым завершилась предсказуемо. Лыков уличал его во лжи, тот божился, что говорит чистую правду. И готов был подтвердить ее на суде.

Следом прошли еще две ставки, как под переводную бумагу[44]. Свидетели Несытов и Бабкин оказались ворами-домушниками. В уголовной иерархии они стояли много ниже гайменников. Оба попались с поличным, сумма уложенного ими в мешки имущества была оценена пострадавшим в пятьсот два рубля. Это особенно злило воров, поскольку всего чуть-чуть превышало «тюремный» предел. При краже до пятисот рублей наказание полагалось отбывать в тюрьме и срок – до года. А тут два рубля сверху – и сразу к дяде дрова колоть. То есть отбывать арестантские роты, да еще сроком до трех лет.

Свою злобу красные[45] охотно отыграли на сыщике. Сказали, что собственными ушами слышали, как умирающий Вовка Держивморду крыл Лыкова и называл его убийцей.

Лыков пожелал присутствовать при допросе надзирателей, но Чегодаев-Татарский отказал. У вас, заявил он, будет такая возможность в суде, там и удовлетворите свое любопытство.

Алексей Николаевич покинул камеру следователя на Литейном убежденный, что лжесвидетелей можно уломать. Всех троих. Это будет трудно, но они недолго продержатся, если сыскные навалятся на них всерьез. Плохо, что воры уже отбывали прежде заключение и, стало быть, люди опытные. Такие навострились дурить полицию, пообтесались, с ними придется особенно повозиться. Опять же, Петербург. Пригрозит им Запасов жандармским преследованием, а они мигом жалобу в прокурорский надзор… Это в Калуге или Рязани кричи-кричи – не докричишься. В столице не так, и бывалые арестанты это знали и использовали.

Глава 5 Накануне процесса

Чегодаев-Татарский слепил обвинительный акт за десять дней. Своего рода рекорд для российской законности! Прокурор тут же его подписал и направил министру внутренних дел на согласование. Макаров переслал бумагу для визирования директору Департамента полиции.

Зуев вызвал Лыкова, показал ему акт и посмотрел затравленно. Сыщик кивнул:

– Конечно, визируй.

– А ты?

– А ты? – ответил той же монетой статский советник тайному. – Я-то не пропаду, капиталы выручат. Нил Петрович, думай о себе. Если не дашь сейчас согласие предать меня суду, Макаров все равно своего добьется. Он уже решил. А ты вместо Сената вылетишь в отставку без усиленной пенсии.

Зуев не заставил себя уговаривать. Он поставил свой автограф и пробурчал:

– Извини меня, Алеша.

– Не кайся, все правильно сделал, – хлопнул начальника по плечу подчиненный и вышел из кабинета.