Взаперти

– Да все бы наши начальники были такие, то была бы служба!

– А что за дерзкие ребятишки? – сменил тему сыщик.

– Из татебного отделения. Вовка да Жоржик, дрянной народ. Числятся в свите тамошних заправил. Теперь они на вас затаят обиду.

Взвинченный Курган-Губенко встретил их на пороге:

– Что там за шум? Я жду старших по работам с ведомостью, а их все нет.

– Рыжий и белобрысый? Они сегодня не придут.

– Это почему же?

– Вести себя не умеют. Словили за дело.

– Да что это такое? Как понять – словили за дело? Вы что, первый день в замке и уже устанавливаете свои порядки?

Лыков подошел к приставу и тяжелым взглядом заставил его замолчать. Потом сказал четко:

– Да, устанавливаю. Лафа кончилась. Передайте вашим подельникам, чтоб знали свое место. Иначе рассержусь.

– Я…

– Что «я»? Не понял еще, пристав? И тебя не будет, и их. В порошок сотру.

Курган-Губенко посмотрел на сыщика внимательно, что-то решил для себя и вышел из камеры.

В его отсутствие Лыков устроил вечернее чаепитие. Он разложил на столе принесенные с собой три марки фамильного чая, рафинад, мятные жамки и рахат-лукум. Пакора с Огарковым несказанно обрадовались угощению. Оба были чаевники, но люди без средств, а богач пристав пил чай в одиночку, с соседями не делился. Теперь голодранцы блаженствовали…

Курган-Губенко появился лишь к отбою. Посмотрел на остатки пиршества, молча лег на кровать и отвернулся к стене. «Интересно, куда он бегал, – подумал Алексей Николаевич. – Уж не к капитану ли Сахтанскому? Тогда завтра жди неприятностей».

Глава 10 Лыков осваивается

Подозрения сыщика подтвердились на следующее утро. Сначала Четвертый коридор вышел на утреннюю молитву, и новенький впервые увидел всех товарищей по несчастью. Публика оказалась разнородная. Тифлисские моколаки держались отдельно, так же как и купечество. Особняком стояли бывшие бригадный начальник и уездный предводитель. Выпрямившись на пороге, нехотя крестился лжебанкрот Салатко-Петрищев. «Легавая» камера вышла на молитву не в полном составе: пристав решил поспать подольше. Федор шепнул Лыкову, что он делает так всякое утро.

По окончании молитвы, едва бывшие полицейские заварили чай, на пороге возник смотритель. Он сказал, не заходя внутрь:

– Доброе утро, господа. Алексей Николаич, можно вас на пару слов?

Сыщик вышел. Кочетков отвел его в сторону и спросил:

– Что у вас вчера произошло? Говорят, вы побили двух жиганов?

– Извините, Никанор Нилович – опять не сдержался.

– Второй раз уже такое. Подведете под монастырь и себя и меня! Говорю же, мой помощник спит и видит, как занять должность. Ябеду теперь сочиняет, облудник.

– Его донос попадет к Хрулеву, капитану самому это боком выйдет, – пробовал успокоить смотрителя арестант.

– Все равно, Алексей Николаич, извольте держать себя в руках! Не давайте ему материала ни на себя, ни на меня!

– Виноват, виноват, сам понимаю. Буду сдерживаться. Трудно молчать, когда всякое отродье тебе хамит…

– Жиганы обратились в тюремную больницу, – продолжил Кочетков уже спокойно. – Ушибы головы, на шеях отпечатки пальцев. Ничего страшного, но они под впечатлением.

– Подали жалобу?

– Сначала не хотели, очень уж вы их напугали. Но пришел Сахтанский и заставил написать. Что вы будто бы набросились на них в этом коридоре, в присутствии дежурных надзирателей и заключенного Пакоры. Беспричинно.

– Можете спросить у Пакоры, как все было на самом деле. Два мерзавца шли мимо, увидели меня и давай паясничать. Мол, заступил за постромки, ты теперь как мы. И еще назвали бабой. Вы же знаете тюремные нравы. Стоит только дать себя в обиду – потом уже все, затопчут.

Статский советник пожевал губами и сказал:

– Надзирателей я предупрежу, они будут отрицать. А ваш Пакора не выдаст?

– Судя по всему, он честнее других моих сокамерников, вместе взятых. Нет, не выдаст.

– Да… – Начальник тюрьмы вздохнул, снял фуражку и почесал лысину. – Задали вы мне работы…

Лыков не стал извиняться в третий раз. Кочетков молча протянул ему руку и удалился в сборную. Через минуту оттуда выкатился гуттаперчевым мячиком Непокупной и подбежал к сыщику:

– Ваше высокородие! Их высокородие велели передать, что ничего не было. Ваших голоса против ихних – не докажут. Мои уже предупреждены.

– Спасибо.

– Только вы уж того…

– Понимаю, Иван Макарыч. Сам не хочу нарываться, да выходит плохо.

Увидев, что новичок пользуется поддержкой смотрителя, Курган-Губенко счел за лучшее помириться с ним. Он спросил с заискивающей улыбкой, можно ли и ему испить такого шикарного чаю. Алексей Николаевич сказал:

– Разумеется, пейте сколько хотите, по-соседски. Кончится – супруга еще принесет. Теперь с чайным довольствием у вас нехватки не будет, я беру его на себя.

Так они и помирились. Федор, поняв, что сыщик на его стороне, почувствовал себя свободнее. Он смело садился за стол вместе с господами, говорил с ними на равных, даже спорил. Те ежились, но терпели. Они уже сообразили, что расклад в камере поменялся. Пришел человек сильный, влиятельный, и как прежде уже не будет. Лучше околоточного признать и манеры свои изменить.