Взбаламученное море

Ему было слишком тяжело произносить эти суровые приговоры; но что делать! - надобно было спасать приятеля, и спасать еще для блага отечества.

- Хорошо так говорить, - отвечал Александр со вздохом. Семен! - крикнул он.

Тот вошел.

- Одеваться!

- Покажи ты мне ее, я хочу ее видеть! - проговорил Венявин, выходя наконец из угла.

В том, что приятель во всей этой истории прилыгал, он и тени не имел подозрения: он верил в силу и могущество во все стороны.

- Поезжай сегодня в собрание и увидишь, - отвечал Александр.

- В собрание-то, братец, ехать как-то не того... не привык я!

- Поезжай на хоры.

- На хоры еще пожалуй.

Семен в это время принес Бакланову его бальную форму.

- Какой ведь, чертенок, стройненький, - говорил Венявин, когда Александр затягивал ремнем свои мундирные брюки. - А воротник, брат, чудный. Чудо как вышит! - любовался он.

Все, что принадлежало Александру, Венявину казалось необыкновенно каким-то прекрасным.

- Ну, так прощай! Зайду к матери и явлюсь, - сказал он.

- Хорошо, - отвечал Александр.

Раздраженно-нервное состояние в нем еще продолжалось. Совсем уже собравшись и выходя, он сказал в передней человеку:

- Ты ляжешь у меня в кабинете, дворнику тоже вели, как и вчера, лечь в столовой, а кучеру - в лакейской!

- Кучер говорит, ему надобно-с быть около лошадей, объяснил-было ему лакей.

- Чтобы чорт все побрал! - крикнул Александр и сел в сани.

На улице луна осветила его фигуру, экипаж, кучера и лошадь ярким белым светом.

9

Спущен на землю

Дом дворянского собрания горел всеми своими двадцати пятью окнами. Публики ожидалось довольное число. В каждую баллотировку обыкновенно говорили: "Ну, сегодня вся Таганка в собрание тронется". Дамы высшего общества, то есть жены мужей пятого класса, за исключением губернаторши, бывавшей тут почти по обязанности своей службы, обыкновенно не ездили в эти собрания и даже дам и кавалеров, бывавших там, называли вторничными кавалерами и вторничными дамами (собрание всегда бывало по вторникам). Надежда Павловна по своему состоянию могла вывезти дочь только в собрание. Бывать же с ней на балах и на вечерах она не имела ни средств ни знакомств.

Проиграли уже ритурнель перед кадрилью, когда Александр, с воодушевленною физиономией, вошел в залу, и первое, что взмахнул глазами на хоры: добродушное лицо Венявина уже виднелось оттуда. Александр, надев на нос пенсне и закинув несколько голову назад, начал обводить глазами залу. Он не был близорук, но носил это орудие собственно для того, чтобы представить собою человека мыслящего и занимающегося. Около балюстрады, на самом видном месте залы, он увидел Надежду Павловну с дочерью; Петра Григорьевича, к величайшему его блаженству, покинули дома.

Соня, выше почти всех других девиц, с развитою вполне грудью (Александр в первый еще раз видел ее в бальном наряде), в белом роскошном платье, на котором с удивительным умением было брошено несколько розанов, с черной косой, в которую тоже впивались два розана - весело разговаривала с высоким, стройным полковником в белых серебряных эполетах и с белым аксельбантом. В некотором расстоянии от него, но как бы стремясь к нему всем телом, стояла губернаторша. Начальник губернии, несмотря на свою гордость, тоже заметно старался держать себя невдалеке от этой группы.

Все это Александра сильно удивило.

Разговаривавший с Соней был присланный по наборам флигельадъютант Корнеев. До какой степени он с первых своих шагов сделался любимцем всех дам, автор даже затрудняется сказать. От большей части дам только и слышно было: "У меня был Корнеев!", "Корнеев тоже рассказывал!", "Корнеев говорит, что он знаком с m-me Biardo!". И хорошо еще, если бы в этом случае прекрасным полом руководствовала любовь к изящному (Корнеев действительно был красив собою); но нет: тут лежало в основании гораздо более ничтожное, чтобы не сказать холопское чувство.

Когда музыканты заиграли кадриль, Соня преспокойно подала руку флигель-адъютанту и пошла с ним. Это уж совершенно озадачило студента. Первую кадриль она еще в Ковригине обещалась танцовать с ним. Несколько сконфуженный, но заложив руку за борт мундира и выпячивая грудь, он гордо подошел к ней.

- Вы обещались эту кадриль танцовать со мной, - сказал он.

- Ах, да, pardon!.. Я и забыла... Ну, ничего, все равно, следующую, - проговорила она скороговоркой и, как ни в чем не бывало, не обернулась к своему кавалеру.

- Да как же это? - забормотал-было Александр.

- Не могла ж она отказать флигель-адъютанту, какой ты глупый! - объяснила ему напрямик находившаяся невдалеке Надежда Павловна.

Александр этим окончательно обиделся. Сделав презрительную мину, он отошел и сел на дальний стул. Наверх, на хоры он не смел и взглянуть, до того ему было стыдно Венявина. Но это было еще только начало его мучений: Соня беспрестанно разговаривала с своим кавалером, вскидывала на него свои чудные глаза и мешалась в кадрили. Чтобы не видеть этого, Александр отвернулся и с упорством школьника стал смотреть на одну точку совершенно в противоположной стороне.

Наконец подали сигнал ко второй кадрили.