Взбаламученное море

После обеда оба они комфортабельнейшим образом разлеглись в сушиле, один на одной постели, а другой – на другой. Прохладный сентябрьский ветерок обдувл их сквозь немшоные стены.

– Ну, Иона Мокеич, рассказывайте что-нибудь, – говорил Александр, расстегивая у себя жилет от полноты желудка.

– Что ж тебе рассказывать, друг сердечный?

– Как, например, вы служили: взятки брали?

– Брал! – отвечал Иона Мокеич, с заметным удовольствием поглаживая себе живот.

– И с вымогательством?

– С вымогательством… Часики, братец ты мой (и Иона Мокеич повернулся при этом к Александру лицом), у одного нашего дворянина Каркарева понравились мне; пристал я к нему: «продай, подари!». – «Нет», говорит. Только, тем временем, попался к нам в суд арестант-бродяга. «Не приставал ли, я говорю, ты у такого-то дворянина Каркарева?» – а сам тоже не зеваю: показываю ему из-под стола в руке рубль серебром. – «Приставал», говорит. – «Не такого ли, говорю, у него расположенья дом?» – «Точно такого», говорит. – «А не знаешь ли, говорю, его любовницу, дворовую девицу Евлампию, и не передавал ли ты ей заведомо краденых вещей?» – «Передавал», говорит. Записали все это… Командировали меня. – «Ну, говорю, Захар Иваныч, давай-ка, говорю, мы Евлампию-то твою веревками свяжем». – «Как? Что такое? – говорит: – батюшки мои, берите, что хотите». – «Часики, говорю, подай!» Он чуть, сердечный, не расплакался от досады… Видит, что весь карамболь нарочно подведен, а делать нечего, принес… и часики отличные были… невеста тоже хорошая из-за них за меня пошла… в них и венчался!..

– Ну, а эта невеста и будущая жена ваша естественною смертью умерла, или вы ей немножко поспособствовали? – спросил Александр.

– Не очень-то берег – это что говорит: попадало ей во все, а паче того в зубы – каприз была баба, ух какой!

– Ну, а других женщин, по службе, вы склоняли на любовную связь?

Александр нарочно задавал Ионе Мокеичу самые решительные вопросы.

– Склонял! – отвечал Иона, как бы ничего этого не замечая и не столько, кажется, говоря правду, сколько желая потешить разговорами молодого человека.

– Но каким же образом?

– А вот таким, – отвечал Иона: – что попадется при следствии хорошенькая бабенка: в избе-то, на допросе, на нее потопаешь, а потом в сени выйдешь за ней, там уж приласкаешь; и– как цветочки полевые перед морозом – так и гнуть перед тобой головки свои!..

– Ну, а благородных побеждали таким образом?

– Побеждал и благородных, и какая еще раз расписанная красавица была: девчонку свою она маленько неосторожно посекла; та прямо, с запекшеюся-то спиной, к губернатору. Приехал я к ней. «Ах, Боже мой, Боже мой, – так и умоляет меня своим миленьким голоском: – спасите, меня, спасите!» – «Извольте, говорю, сударыня», – и в тот же день, среди прелестнейших долин, сыграл любви с ней пантомин.

– Счастливец вы! – воскликнул Александр.

– Да что, брат, счастливец! Что Суворов на то говорил: раз счастье, два счастье, а на третий надо же и уменье.

– Разумеется!

– Да, – произнес с самодовольством Иона.

– Ну, а смертоубийства вы покрывали? – спросил Александр, после короткого молчания.

Иона Мокеич сделал несколько более серьезную физиономию.

– Больно я не люблю, когда лекаришки-то пачкаться-то в мертвеце начнут… брезглив я… из-за этого много проглядывал.

– Ну, а из-за деньжонок, этак?

– Гм! – Иона Мокеич усмехнулся. – Враг человеческий силен, сооблазнительна эта мзда-то проклятая!.. Тоже, где этак хорошенького-то покойничка поднимешь, где чувствуют и понимают, что ты для них делаешь, – за медиком пошлешь хромого рассыльного; он и дома-то еле с печки на палати ходит, а до города-то тяпает, тяпает… а ты ему вслед строжайшие предписания за номерами пишешь, – о скорейшем исполнении возложенного на него поручения. Покойника-то промеж тем на солнышке паришь, а не то так в баню топленую на полок стащишь: смерть уж не любят!

– Отчего же?

– В гниль сейчас пойдут! – отвечад Иона. – Ну, а медики – пьяницы все наголо был народ; его еще верст за пятнадцать до селения так накатят, что не то что инструмента в руке держать (навезет тоже с собой всякой этой срамоты-то), а пожалуй, и голвой в овин не попадет. Пишет: «мягких частей, по гнилости, освидетельствовать нельзя было»; ну, а кости-то тоже не у всякого переломаны.

При этом рассказе Александр не смеялся.

– Неужели же все чиновники такие мошенники? – спросил он.

Но этим замечание Иона почему-то обиделся.

– Али нет?.. Вот хоть бы твой папенька, – грабитель был на то из первых, – отвечал он.

Александр несколько сконфузился.

– Тогда попался к нему, – продолжал Иона как бы невиннейшим тоном: – целая Болковская вотчина подс уд за делание фальшивых ассигнаций: мужики-то возами возили к нему деньги. Так еще сумлевается, настоящая ли! «Положите, говорит, в ломбард да ломбардными билетами мне принесие»

– Я и отца за это презираю, – отвечал Александр, стараясь уж прекратить этот разговор.