Взбаламученное море

– Monsieur Готфрид! Сыграйте нам что-нибудь веселенькое! – сказала Софи, прохаживаясь небрежною походкой по зале.

– Fort bien, madame! – сказал немец и сел.

Дама, путешествующая на восток, опять поместилась около него.

«Ну, старику от этой госпожи не спастись!» – подумал Бакланов.

Готфрид начал воодушевленнейший вальс.

Софи сама подала руку графу и пошла с ним вальсировать.

Молодой человек взял m-lle Прохорскую, или Покровскую.

Бакланов заметил, что кавалеры очень бесцеремонно повертывали дам и нарочно, кажется, старались, чтобы платья у них выше поднимались. Дамы тоже как-то очень близко держались к кавалерам, кроме, впрочем, Софи, которая своим приличным и несколько даже аристократическим тоном отличалась от всех.

Бакланов пригласил ее на вальс.

Он чувствовал, что Софи невольно и вряд ли сама догадываясь пожимала ему руку.

– Могу ли я к вам приезжать? – спросил он ее пламенным голосом.

Софи, вертясь с ним в вальсе, молча смотрела на него своими прекрасными глазами.

– Могу ли? – повторил Бакланов, когда они кончили тур.

– Пожалуйста! – отвечала Софи и голос ее опять ничего не выражал.

Часов в двенадцать Бакланов, видя, что другие молодые люди прощаются и уезжают, тоже взял шляпу и подошел к Софи. Она в это время о чем-то дружески шепталась с девицей Марией-Терезией-Каролиной.

– Adieu! – проговорила она, довольно небрежно подавая ему руку.

Бакланов вышел.

Он был очень взволнован.

9. Он пошутил!

Мужчина с табаком и вином делается похож на чорта! – говорит немецкая поговорка.

Бакланов, возвратясь домой, спросил себе бутылку вина, закурил сигару, человека отпустил спать, а сам начал пить и курить.

Более ясно проходившие в голове мысли были следующие:

«Славная вещь – эти немножко шаловливые женщины».

Сильная затяжка сигарой и рюмка портвейну.

«Как бы отлично теперь, вместо того, чтобы ехать домой, заехать к какой-нибудь госпоже и учинить с нею оргию».

Еще рюмка и затяжка сигарой.

«Что я Казимиру пропускаю… Она, должно быть, страстная женщина!»

Новая рюмка и новая затяжка.

«Сходить разве к ней?»

У Бакланова при этом в голове даже помутилось.

«Чорт, пожалуй, рассердится!» – продолжал он. Однако встал. Шаги его уже были неровны.

«Скажу, что заболел, люди все спят, и пришел к ней».

И, недолго думая, он запахнул халат, прошел на цыпочках залу, коридор и отворил дверь в комнату, где спала Казимира. Та сейчас же услыхала.

– Кто это? – спросила она немножко испуганным голосом.

– Это я, Казимира, не тревожьтесь! – говорил Бакланов, подходя к ней и дотрагиваясь до нее рукою.

– Ах, Александр Николаич, не случилось ли чего-нибудь? – воскликнула Казимира, привставая.

– Нет, ничего; я так пришел, побыть с вами, – отвечал он; голос его был нетверд.

– Чтой-то, как же возможно в такое время! Придут, пожалуй, кто-нибудь.

– Никто не придет, никто! – говорил Бакланов, беря и целуя ее руку.

– Да как никто? Так вот дети, Валеренька спят! – говорила Казимира.

– Ну, пойдемте ко мне в кабинет.

– Зачем я пойду к вам? Что мне там делать!

– Мы будем сидеть, разговаривать.

– Нет, Александр, ступайте, ступайте! – говорила Казимира, дрожа всем телом.

– Если вы не пойдете, я на вас ужасно рассержусь.

– Как это возможно! Душечка Александр, это невозможно.

– Отчего же невозможно?

– Оттого, что у вас жена есть! Что вы!

– Убирайтесь вы с женой! Не люблю я ее. Пойдемте, ангел мой!

– Александр! Умоляю, оставьте меня! Оставь! – говорила Казимира.

– Не оставлю, – говорил он, обнимая ее и насильно подводя к двери.

– Александр! – вздумала было еще раз воспротивиться Казимира.

– Если ты для меня этого не сделаешь, я возненавижу тебя! – проговорил Бакланов; голос его при этом звучал почти с бешенством.

– Ах, Господи! – воскликнула бедная женщина, вся пылая в его объятиях. – Дайте мне, по крайней мере, надеть на себя что-нибудь.

– Ну, наденьте.

Она торопливо накинула на себя капот и надела туфли.

Бакланов обнял ее и увел.

10. Бедная жертва

В семействе Баклановых все шло как бы по-прежнему; но в самом деле это было не так: безумная Казимира начала чувствовать страх непреодолимый к Евпраксии и почти что избегал ее видеть, стремясь всей душой быть с Александром, единственным ее спасителем и покровителем; о он, напротив, удовлетворив минутному увлечению, почувствовал к Казимире более чем равнодушно, почти что отвращение; сначала он превозмогал себя, а потом и скрывать этого не мог, и не только самым тщательным образом старался не оставаться с Казимирой с глазу на глаз, но даже уходил из комнаты, в которую она входила. Казимира наконец заметила это и поняла: что бы там ни чувствовало сердце, но в ней заговорила гордость, она сама не стала обращать внимания на Бакланова, а между тем, когда ее начинали невыносимо душить слезы, она пила холодную воду, глотала лед, ходила почти босыми ногами по замерзшей семье. Все сие наконец восприяло свои действия!

В одно утро Евпраксия ранее обыкновенного подошла к спальне мужа и отворила дверь.

– Что ты спишь? Вставай! – сказала она.

Бакланов взмахнул глазами.

– Казимира больна, – продолжала Евпраксия.