Вздыбленная Русь

Шуйский против Лисовского Куракина послал, Хованскому с Захаром не доверил. Василий даже голос потерял, в Думе сипел, просил слёзно:

— На тебя, князь Иван Семёнович, надежда: вишь какую разбойную орду ведёт гетман в подмогу самозванцу. И без того нет на Москве жизни от воровского засилья...

Когда Ляпуновы переметнулись от Болотникова к Шуйскому и тем обеспечили победу царскому войску, Василий к ним благоволил, а когда Прокопий сидел рязанским воеводой — требовал слать в Москву хлеба поболе. Но вот объявился самозванец, и царь велел рязанским дворянам с семьями в Москву отъехать, дабы вместе «утесненье» от вора выдержать.

Знает Ляпунов: у Шуйского немало недругов, а они на измену горазды, того и жди к самозванцу переметнутся. Случается, и у Прокопия нет-нет да и ворохнётся мыслишка: а не перекинуться ли и им с Захаром к Лжедимитрию? Но Ляпунов гонит её прочь. Не пора, повременить надобно. Вот когда самозванец начнёт Москву одолевать, тогда в самый раз. А то ведь ещё неизвестно, как оно всё обернётся. Поговаривают, Василий намерился послать в Новгород Скопина-Шуйского: рать новую собирать да к свеям за подмогою...[11]

Лежит Ляпунов на высоких пуховиках, мысли одну за другой нанизывает, нога на мягкой подушке покоится. Василий Шуйский присылал к нему дьяка, о здоровье справлялся. Нет бы чем пожаловать — словами отделался. Господи, и отчего бояре выбрали в цари Шуйского? Аль нет на Москве разумных? Взять бы того же Скопина: и молод, и умом Бог не обидел...

Явилась бабка-знахарка — головка репой, сморщенный лик мохом порос. Развязала ногу, пареной травой рану обложила, снова замотала.

— Что, старая, скоро встану?

— И-и, касатик, ты и ноне здоров за девками бегать.

— Девкам моя нога ни к чему, — отшутился Ляпунов.

Позвал Прокопий верного холопа Никишку, того самого, которого посылал к Шуйскому с вестью, что они с Сумбуловым готовят Болотникову измену, в бою перекинутся к царскому войску.

Никишка тенью прошмыгнул в опочивальню, в глаза Ляпунова по-собачьи глядит.

— Собирайся, Никишка, в одночасье: к Захару с наказом отправишься. Ежели князь Куракин покличет его, то пусть прыть не кажет. К чему торопиться, и так были биты.

Ушёл Никишка, а Ляпунов снова размышляет: кто ведает, Куракин Лисовского одолеет, или наоборот? К чему рязанцам бока подставлять? И так сколько их полегло казацкими саблями да холопскими топорами. А рязанское дворянство — опора Ляпуновых...

Зазвонили к обедне. Прокопий приподнялся, вслушался. Красиво перекликаются колокола, будто разговаривают неторопко. С детства любил Ляпунов серебряный перезвон. Мальчишкой взбирался на колокольню, дивился умению звонаря, завидовал. А однажды проник тайком на звонницу, потянул, верёвку, качнул языки — звякнул малый колоколец, загудел большой и ещё несколько разноголосо... За то Прокопий был бит отцом нещадно.

Вспомнил Ляпунов тот случай, рассмеялся.

Солнце клонилось на закат, и багряно играла слюда в оконцах, будто пожар охватил опочивальню... И снова печальная картина из детства. Ударил набат, всполошилась Рязань. Набежала крымская орда из степи, едва люд успел в кремле затвориться. Отбили приступ. Ордынцы разорили посад, пожгли его; отягощённые добычей, ушли через Дикое поле к Перекопу, а вдогон и послать некого: царь Иван Васильевич Грозный в ту пору рязанцев в поход услал, оголил город...

Бесшумно вплыла жена Серафима, темноглазая, с иконописным ликом. Проговорила, ровно пропела:

— Яков Розан к тебе.

— Откуда его нелёгкая принесла?

Серафима удалилась, и тут же в опочивальню проскользнул Яков, рязанский захудалый дворянин, чьё поместье в одну деревню-трёхдворку находилось неподалёку от ляпуновских.

— Где пропадал, Розан? С весны не виделись.

— Ох, Прокопий Петрович, судьба-злодейка, а ноне, — он понизил голос, — государем Димитрием к тебе послан.

— Так ли уж? — насмешливо спросил Прокопий.

— Крест святой. — Розан перекрестился. — Государь велел уведомить: скоро он в Москву вступит, а покуда вам, Ляпуновым, да и всем дворянам рязанским на службу к нему поспешать.

Прокопий вскинул брови:

— Царь, сказываешь?

Розан кивнул:

— Истинно. Поспешай, а то поздно будет.

— Нет, Яков, болен я, рана не заживает. Так и передай своему государю. А Захара не скоро увижу. Ты же, Яков, присмотрись: кто он, этот царь, не самозванец ли? Сам, поди, не забыл, каков был первый Димитрий? Сомневаюсь, чтоб второму удалось побывать в Кремле: не допустят московиты.

С тем и выдворил Розана.

Как в годину крестьянской войны Ивана Исаевича Болотникова, отряды холопов и казаков наводнили подмосковную землю.

Овладев Коломной и пополнив пушкарный наряд, гетман Лисовский двинулся к Москве. Неожиданно на его пути встал князь Куракин, воевода серьёзный, и отбросил Лисовского за Коломну. Пришлось гетману пробираться в Тушино окольными путями, бросив весь огневой наряд.