— Ну что же, подождем, что скажут эксперты, — решил Циммерман, покосившись на фон Готу. — Следующее совещание — если вы, капитан, не возражаете — завтра утром в то же время.
По окончании этой, скорее, формальной встречи «спецы по трупам» занялись своими делами. Первым вопросы задавал комиссар.
— Ну, что там нашли у погибшего?
Отвечал Фельдер.
— Найдены два платка из белого полотна, обычного размера. Один слегка запачкан, второй чистый. В левом кармане пиджака — деньги, всего 147 марок 30 пфеннигов, из них две банкноты по 50 марок, одна — 20 и одна — 10 марок, остальное — мелочь. Потом талоны на три поездки в трамвае, причем два уже использованы, последний — в день смерти прокомпостирован на маршруте номер 8. Далее, удостоверение личности на имя Хайнца Хорстмана, в прозрачной обложке. Черная расческа, весьма поношенная. Чековая книжка Дойчесбанка, выданная филиалом в Ленбаше. Справка о состоянии счета Хорстмана прилагается.
И наконец, карманный календарь, в котором очень мало записей, да и те — одни сокращения. На дне гибели пометка: «Фр. Фри». Эту задачку мы подкинули экспертам. Да, и еще обычный блокнот, в котором полно каракулей, цифр и пометок. Сейчас снимают копии. И много листов вырвано.
Комиссар Циммерман заметил:
— Итак, о Хорстмане нам кое-что известно, но недостаточно. Кто может нам еще помочь, фон Гота?
Гота:
— Карл Гольднер. Писатель. Я говорил с ним прошлой ночью. Он знает уйму всякого, в том числе и о Хорстмане.
Циммерман:
— Ладно, тогда отправляйтесь за ним. А вы, Фельдер, постарайтесь выяснить, какого черта нужно было ночью Хорстману на Нойемюлештрассе или где-то поблизости. И главное — что значит запись в календаре: «Фр. Фри». Мне это надо знать!
— Ты когда вернулся домой? — фрау Маргот Циммерман со всей возможной строгостью атаковала своего сына Манфреда, который, позевывая, наливал себе кофе.
— А тебе зачем? — Манфред даже не взглянул на нее. — Для тебя же лучше не знать.
— А если отец будет спрашивать?
— Конечно, будет, — Манфред криво усмехнулся. Восемнадцатилетний высокий, стройный парень был удивительно хорош собой, с ангельски чистыми чертами. «Как со средневековой картины», — говаривал его приятель Амадей Шмельц. — Комиссар Кребс уже наверняка доложил папочке, что сцапал меня ночью.
— Он тебя сцапал? — недоверчиво переспросила Маргот, высокая, зрелая женщина в духе Мадонны германского барокко. — Где же ты был, Манфред?
В одном заведении у вокзала. — Манфред зевнул. — С приятелями. Ну, перебрали чуть-чуть… Вообще-то Кребс вполне мог меня забрать, но он не сделал этого. Не иначе по дружбе к коллеге Циммерману! Таковы наши стражи порядка и справедливости.
— Но он же твой отец!
— А твой муж! — с полным безразличием констатировал Манфред, словно разговор шел о погоде. — И мужа ты, в конце концов, выбирала сама. А у меня не было возможности выбрать отца и вот теперь всю жизнь мучайся с полицейским!
— Я тебя понимаю, — протянула Маргот. — Люди вроде него ни о чем не думают, кроме своей службы. И при этом утверждают, что в состоянии понять человеческие слабости и боли. Только самих близких они не понимают.
В этом я уже убедилась.
— Случайно не вчера ночью, а? — усмехнулся Манфред. — Ты когда пришла домой, мама?
«С Маргот, ныне фрау Циммерман, и Мартином, ее мужем, мы знакомы с юности. Все трое жили в Аугсбурге и вместе переехали в Мюнхен. Отношения были самыми дружескими; Маргот была дочерью фабриканта, мой отец — врачом, а отец Мартина служил в полиции.
Оставались мы неразлучными друзьями и тогда, когда я изучал право, а Мартин начал свою карьеру в криминальной полиции. Первая трещина в нашей дружбе возникла после неожиданного решения Маргот выйти замуж за Мартина. Я любил ее так же сильно, как он. Но напрасно пытался добиться, почему она так решила. Видимо, дело в том, что она уже носила под сердцем Манфреда.
Но и супругов Циммерман я не терял из виду. С Маргот, женщиной интеллигентной, из хорошей семьи, я и впредь оставался в хороших отношениях, а вот Мартин, криминалист душой и телом, отдалялся все больше. Иногда мне кажется, что мы с ним стали совершенно чужими людьми, словно живем в разных мирах.
Мои чистые дружеские чувства к Маргот — сам я холост и бездетен — никогда не угасали. Иногда мы встречаемся, разумеется в ведома Мартина, то в кафе, то у знакомых. Я забочусь о том, чтобы это происходило в избранном обществе. Убежден, за последние годы Маргот поняла, что ее решение выйти за Мартина было страшной ошибкой. От которой пострадал и я».
Комиссар Циммерман в сопровождении Фельдера вошел в квартиру Хорстманов. Открыла им Ханнелора Дрейер. Вела она себя как домоуправительница, и казалось, что роль эта доставляет ей радость.