И именно из-за этих инструкций я столько проторчал потом в тюремной камере. Есть там одна фраза, при помощи которой ловкий юрист может сделать многое: „Органы полиции и их с сотрудники обязаны выполнять требования и указания прокуратуры“. Обратите внимание, там стоит совершенно однозначно: обязаны!
В моем случае это выглядело так: генеральный прокурор доктор Гляйхер, какими бы мотивами он ни руководствовался, отнюдь не был восторженным поклонником Вардайнера. И неудивительно. Вардайнер последнее время был слишком самоуверен и вознесся до неба. А Гляйхер с помощью своего энергичного молодого сотрудника, прокурора Штайнера, его мигом спустил с неба на землю. И хватило на это всего двадцать четыре часа.
Самое неприятное, что при падении Вардайнера больше всего досталось мне».
Хелен. Манфред в самом деле сын комиссара полиции? И его отец к тому же ваш друг? Я не знала…
Кребс. Фрау Фоглер, я всегда уважал ваше право говорить лишь то, что вы сами считаете нужным. Но теперь я прошу вас ответить на несколько вопросов. Считайте это чисто личным разговором.
Хелен. Ну если речь идет о сыне вашего друга и вам так нужно, пожалуйста. Я говорить могу спокойно — в отношении Манфреда и Амадея мне нечего стыдиться. Ребят этих я знаю около года. Что-то их привлекало ко мне, и, думаю, я их хорошо понимала. Знала, что люди их считали «голубыми»… и, видимо, это правда. Ведь ни один, ни другой со мной никогда… Ну, вы понимаете…
Зато уйму времени они провели со мной в бесконечных дискуссиях… я, правда, только слушала, но получала от них подарки. Большей частью от Амадея, который мог себе это позволить. Временами я их куда-нибудь сопровождала — на премьеры фильмов, вручение «золотых дисков», презентации и тому подобное. Нас считали неразлучной троицей, а мы частенько смеялись над сплетнями о нашей интимной жизни, вроде того, что Манфред со мной… или я с Амадеем… К счастью, все это со временем переросло в настоящую дружбу, которая для меня так много значила.
Поверенный в делах, доктор юриспруденции Шлоссер, разыскал комиссара Циммермана в его кабинете и сердечно приветствовал удивленного друга детства:
— Я так рад, Мартин, наконец-то увидеть тебя. Хотя пришел я…
— Ты здесь как адвокат? — недоверчиво и холодно спросил Циммерман. — Предупреждаю, в этом случае ты должен начать с прокурора, потом на очереди начальник полиции и только потом — рядовой сотрудник вроде меня. Эти принципы тебе следует знать и уважать. Особенно в отношении меня.
— Я тут, собственно, по личному делу, Мартин, прежде всего по личному…
— Но по личным делам я принимаю дома, — заметил Циммерман.
— Я как раз оттуда, — ответил Шлоссер. — И пришел я по поручению твоей жены, моей клиентки, давшей мне все полномочия.
— Ты это всерьез? — Циммерман внимательно взглянул на Шлоссера. — И в самом деле выпросил у нее полномочия? Но для чего?
— Ничего я не выпрашивал, она мне просто доверяет, — раздраженно возразил Шлоссер, добавив: — И ее доверие меня очень трогает, поскольку вытекает из нашей многолетней дружбы…
— И что ты себе хочешь на этом выгадать?
— Но, Мартин, не делай вид, что не понимаешь! — Шлоссер начал волноваться. — Речь ведь идет о твоем сыне, и я хочу помочь!
— Понимаю, — протянул Циммерман, — Шмельц поручил тебе защищать своего сына. И если у тебя получится, папуля на твой счет не поскупится. И ты прикинул, что сообщником Амадея был сын комиссара полиции, значит, его отец может повлиять на расследование в его пользу. Не так ли?
— Прошу тебя, Мартин, откуда такие подозрения! Если я пока не реагирую на твои выпады…
— …то только ради нашей нежной дружбы в детстве! Знаю, знаю. И ради Маргот, не так ли?
— Еще раз повторяю, я хочу помочь твоему сыну. И что бы ты обо мне ни думал, факт есть факт — как адвокат я могу многое сделать для Манфреда. С твоей, разумеется помощью.
— Полиция существует не для того, чтобы оказывать услуги адвокатам!
— Значит, ты будешь преследовать собственного ребенка! — патетически воскликнул Шлоссер. — И даже не хочешь заручиться помощью квалифицированного юриста?
— Во всяком случае, не от тебя! — решительно заявил Циммерман.
В половине двенадцатого утра состоялось торжественное открытие нового участка мюнхенского метрополитена. Тянулся обычный, рутинный церемониал. На трибуне сменялись представительные ораторы. Земельный министр транспорта: «Пусть Божье благословение будет на этом сооружении!» Председатель баварского парламента: «Еще одна славная веха!» Бургомистр Мюнхена: «Сегодня мы прежде всего думаем о принципах гуманности…»
Под трибуной теснились духовой оркестр, делегация метростроевцев, представители городской транспортной компании, депутаты магистрата, члены земельного парламента, журналисты и «благодарные обыватели» — всего сотни две-три людей.