Вздымающийся ад

— Но вы все-таки здесь, сенатор, — сказал он.

— Я все же не ясновидец, — улыбаясь, продолжал сенатор. — Я очень давно знаком с Бентом Армитейджем и знаю, что для него это очень важно. — Он помолчал.

Улыбка погасла. — По крайней мере, мне так кажется. Его я никогда не спрашивал.

— Я бы сказал, — заметил Кэрри Уайкофф, — что это важно для многих. Новое здание означает новые рабочие места, новые фирмы, которые оно привлечет в город, большие налоги…

— Вы все видите в черно-белом варианте? — вмешался сенатор.

Удар пришелся по больному месту. Кэрри Уайкофф по своим воззрениям и политической позиции считался либералом, но часто, к его великому огорчению, ему приходилось слышать упреки в узости позиции и неспособности к диалектическому подходу, и он не знал, как их опровергнуть.

— Я не отрицаю право на иную точку зрения, сенатор, — сказал он и добавил. — Как некоторые.

— Если вы думаете, что дали мне под дых, — беззаботно ответил сенатор, — то ошибаетесь.

В молодом Уайкоффе, как и в многих других конгрессменах и даже некоторых кандидатах на пост президента, чувствовалась упрямая убежденность в своей абсолютной правоте, сродни проповедникам на воскресной проповеди; и сенатор уже давно пришел к выводу, что с таким людом спорить бесполезно. Человек, который абсолютно уверен в своей правоте, в любых других взглядах видит только кощунство.

— Если человек верит в то, что говорит или делает, — продолжал Уайкофф, — то, по-моему, он должен иметь право…

— На что? На насилие? Или на уничтожение списков призывников? Или подкладывать бомбы?

Сенатор заметил, что Уайкофф заколебался.

— Наша революция, — наконец сказал Кэрри, — была насильственным выражением недовольства, не так ли?

— Была, — согласился сенатор. — Но если бы ее организаторы и участники не выиграли, а проиграли, им бы пришлось нести ответственность, какие бы благородные мысли ни нашли воплощение в «Декларации независимости». Они рисковали головами и знали это.

— Так что же, моральная оценка зависит от того, выиграет человек или проиграет? Вы так считаете? — В голосе Кэрри звучало недоумение.

— Об этом люди спорят давным-давно, — ответил сенатор, — и я не буду притворяться, что знаю ответ. — Он улыбнулся: — Но знаю, что если кто-то возьмет законность в свои руки и кто-то другой от этого пострадает, я не буду требовать всеобщей амнистии.

— Вы не верите, что человек должен подставить и другую щеку? — Кэрри был убежден, что завоевал в споре победное очко.

— Я знал случаи, когда такой подход наградил человека двумя фонарями вместо одного, и все равно ему пришлось продолжать драку. — Сенатор наклонился вперед и протянул руку с деньгами через плечо таксиста. — Предчувствие — не предчувствие, — но мы на месте.

Они вышли из такси и между барьерами прошли к трибуне. Флаги развевались, плакаты покачивались, несколько голосов запело что-то невразумительное.

— Да здесь одни полицейские, — сказал Кэрри Уайкофф. — Можно подумать, что-то будет.

— Я так и знал, что вы ляпнете какую-нибудь глупость, — ответил сенатор и продолжил: — Гровер, вы выбрали чудесный день!

— Рад вас видеть, Джейк, — ответил Фрэзи. — И вас, Кэрри. Вы пришли вовремя. Мы как раз собрались заводить шарманку.

Все трое рассмеялись.

— Бегом на трибуну, занимайте места, — продолжал Фрэзи. — Я сейчас.

— Вы, конечно, рассчитываете, — сказал сенатор, — на короткий спич о Боге, патриотизме и будущем человечества, без низких политических материй, да?

Фрэзи снова улыбнулся:

— Вот именно.

* * *

Башня была оборудована автономной телевизионной системой, которая контролировала все этажи, включая все ярусы подвала. Но в этот день, когда в здание еще не было доступа посетителей, у контрольных мониторов никого не было, и телевизионная система отдыхала.

Этот вопрос дебатировался, но верх взяли соображения экономии. Было сказано, что «Башня мира» — это не Форт Нокс с неисчислимыми грудами золота, которые могут украсть. По-крайней мере, сейчас. Когда она будет заселена и полностью сдана в аренду (при этой мысли Гровер Фрэзи содрогнулся), безопасность превратится в такую же проблему, как и во всех крупных зданиях, и расходы на ее охрану будут считаться сами собой разумеющимися. Тогда у всех контрольных мониторов днем и ночью будет идти дежурство, и замкнутый телевизионный контур превратится в неусыпного стража. Но пока это не так. По крайней мере, не сегодня.

Но и сегодня, как и все месяцы с того момента, когда стальной скелет здания начал обрастать мясом и кожей, шло дежурство у компьютера за диспетчерским пультом. Его можно было сравнить с сердцем, которое бьется у эмбриона задолго до рождения, обеспечивая жизненной энергией развивающийся организм.

За полукруглым пультом, вглядываясь в мигающие индикаторы, дрожащие стрелки и ряды цифр на шкалах приборов, человек следил за здоровьем гигантского сооружения.