Взгляд

Со временем исходный смысл понятия фунда-ментализм был утрачен и этот термин стал применяться по отношению к представителям различных конфессий, в том числе христианам, мусульманам и иудеям, не признающим преобразований в теологии и религиозной практике.

Еще позднее, уже в наши дни, слово фундаментализм стало в новоязе попросту ругательным, которым принято клеймить самые разные группы людей — от религиозных фанатиков до тех, кого не связывает ничто, кроме тех или иных фобий, — к примеру, ксенофобия. Сегодня уже всем известно, что быть фундаменталистом нехорошо по определению: это свидетельствует о косности и примитивности человека, его ненависти к прогрессу, в том числе и отрицании им правомочности наделять устоявшиеся термины новыми значениями.

Между тем последнее редко дает позитивные результаты. Использование слов не в истинном, первоначальном значении зачастую не только обессмысливает их, но и приводит к гораздо более опасным последствиям.

Приведу пример. Когда я впервые приехал в Советский Союз, меня поразил висевший повсюду, в том числе в синагогах, лозунг: Советский Союз — оплот мира во всем мире. О мире говорили постоянно, и борцами за него по определению являлись либо коммунисты, либо близкие им прогрессивные силы на Западе. Мир стал культовым словом в его новом, вполне определенном значении, хотя ни в одном из словарей оно не приводилось, а выглядело бы оно примерно таким образом: Мир — это все то, что полезно для реализации целей Советского Союза на данном этапе. Для тех, кто принимал это явно не фундаменталистское понимание термина, он был наполнен огромным смыслом: становилось понятно, как может вестись война во имя мира, почему в мирное время необходимо разрабатывать все более разрушительные виды оружия, почему борьба за мир требует создания концлагерей. Так слово обрело новый смысл, не имеющий ничего общего с исходным. Фундаментализм же — по крайней мере в идеале — требует неотступного следования первоначальному значению слов. Естественно, что и в СССР оставались фундаменталисты, верившие в изначальные значения слов и по старинке считавшие, что, мир — это антоним войны.

Может быть, определение терминов, вынесенных в заголовок этой статьи, стоило бы начать не с фундаментализма, а с современности, ведь он используется постоянно, к месту и не к месту. Но в этом случае подмена одного значения слова другим имеет иную природу. Совершенно очевидно, что значение термина современность с течением времени постоянно меняется, наполняясь новым содержанием. Иначе говоря, сегодняшнее его понимание с неизбежностью отличается от вчерашнего и завтрашнего.

Хотя и тут не все так просто. Известен очень древний египетский текст, автор которого горько сетует на молодое поколение и говорит, что они не уважают родителей, не верят в вечные ценности, ленятся… Вывод, к которому он приходит, таков: мир разваливается и нет никакой надежды на будущее. Тексту около четырех тысяч лет, но он вполне современен и, скорее всего, воспринимался бы как современный в любую эпоху.

Странная, текучая природа термина современность наводит на мысль, что он должен периодически переосмысливаться. Едва ли существует однозначное определение того, что этот термин значит в наши дни, того, что можно было бы назвать современной современностью. Я предлагаю рассматривать современность как понятие мировоззренческое, описывающее, в основном, менталитет и образ мышления. В качестве ее характерного признака можно принять размывание фундаментальных понятий, имевших вполне определенное значение, скажем, в девятнадцатом веке и даже в начале двадцатого века, постоянное сокращение количества определенных и ясных терминов. Современность означает сомнение во всем, сомнение в себе и сомнение в самом сомнении.

Современным может быть назван образ мышления, в котором понятия, которые всегда были общепринятыми, понятными по умолчанию, становятся все более и более неопределенными. Люди произносят множество слов, но они уже не уверены, что точно знают их значение. Более того, даже само предположение о том, что слова имеют строго определенный смысл, становится все более рискованным.

Профессор теоретической физики в Еврейском университете, мой добрый приятель, интересуется — не как профессионал, а как любитель, — еврейским мистицизмом. Он даже иногда читает лекции по Зоѓару и другим подобным книгам. Профессионально он занимается, в основном, ядерной физикой. Это прозвучит парадоксально, но, по его словам, переход от занятий современной физикой к мистической литературе является для него бегством из мира неопределенного и зыбкого в мир ясный и рациональный.