Взгляд

Сомнение и неуверенность являются сегодня существенной и неотъемлемой частью самого процесса мышления. В океане сомнения остались острова, отдельные области, где это еще не произошло, — скажем, филология. Кстати, именно определенность понятий и правил заставляют думать, что филология просто еще не стала современной наукой. Хотя сегодня уже есть немало лингвистов, утверждающих, что правильность или неправильность употребления слов или языковых форм определяется не законами грамматики, а тем, насколько они распространены в речи и понятны собеседнику. Многие исследования посвящены жаргонам, например пиджин-инглиш, и не только их гибкости и выразительности, но и грамматике, точнее, ее отсутствию.

Таким образом, современность характеризуется не просто сомнением — эта древняя категория сопровождает человечество со времен Адама, — а приданием сомнению определяющего значения.

Разумеется, мое определение современности может существенно измениться в течение ближайших нескольких лет, но и это будет вполне в духе ее самой. Чувство неуверенности — единственное, что существует бесспорно.

В древности говорили — в теологическом аспекте, — что самый высокий уровень знания это я не знаю. Нам сегодня нетрудно его достичь. Мы, собственно, с него и начинаем свой интеллектуальный путь.

Обратимся к мистицизму. Мистические школы существуют практически во всех направлениях христианства, сильные мистические традиции имеются в исламе, буддизме и индуизме. В любой из них сами мистики считали себя стоящими выше закона, а иногда и действовали вопреки ему. Если в различных направлениях мистицизма и есть что-то общее, то это вера в то, что люди могут идти дальше формы и за гранью ее познать Истину; что профанам знакома только оболочка, скорлупа мира, а посвященный познает его сущность. Одни видят лицо, а другие смотрят в душу. Одни видят закон, а другие — то, что по ту сторону закона.

Эта идея — противопоставление ложного внешнего истинному внутреннему — знакома не только мистикам. Но, судя по всему, практически все мистики считают, что, постигнув эту истину, разглядев подлинную суть явлений, они уже не связаны внешним законом.

Не всегда это проявляется в поступках — мистик может жить в полном соответствии с принятыми нормами и законами, он может быть очень осторожен, особенно если общество строго карает их нарушителей. Мистик такого типа считает, что нормы и правила необходимы только для простых людей, обывателей. Это, мол, полезно для общества: во-первых, проверенные временем законы обычно неплохи, во-вторых, простой человек нуждается в ограничивающих его рамках. Но он, которому — как он считает — дано увидеть суть за формой, проникнуть в тайный замысел бытия, закон не писан. Повсеместная распространенность и чрезвычайная привлекательность мистики связана еще и с тем, что язык ее полон терминов неопределенного содержания, аллегорий, туманных намеков. В мистических текстах каждый может найти искомое, ибо язык — антитеза фундаменталистскому буквализму.

Эта тенденция столь антисоциальна, что даже сами мистические школы, становясь частью истеблишмента, начинают борьбу с пренебрежением законом. Даже если мистик не пойман с поличным, интуитивно ясно, что связь между ересями и мистикой, повторяющаяся в разных исторических коллизиях, отнюдь не случайна. Несмотря на то, что мистик порой воспринимается как сверхверующий, он неминуемо рвет сети формальной религии, в которой вырос и к которой принадлежит. С другой стороны, определенный симбиоз мистической школы с властью возможен, наиболее часто он встречался в исламе. В течение многих лет всей Северной Африкой управляли люди, которые были руководителями суфийских орденов. Ливийским монархом был глава суфийской группы имам Мухаммад Идрис ас-Сануси, а в наши дни Марокко правит король, являющийся шейхом одного из орденов.

Великий персидский поэт XV века, дервиш из ордена Накшбандия Абдуррахман Джами (как, впрочем, и все поэты-мистики мусульманского Востока) много пишет о вине. Значительная часть его поэзии посвящена застолью. Многие современные исследователи, так же, как и ортодоксальные мусульмане в прошлом, полагают, что Джами никогда не пробовал вина и все его описания опьянения — аллегории мистического опыта.

Вряд ли удастся достоверно выяснить, было ли вино для Хафиза прозаическим алкоголем или символом пьянящей близости к Творцу, но важно отметить: мистик живет в смешении понятий и постоянном соблазне сделать коктейль из двух вин: воображаемого и реального, мистического и виноградного.