Взгляд

Низко пригибаясь под встречным потоком воздуха, он разогнал свой мотоцикл до небывалой скорости. Древний мотор надсадно ревел и трясся, захлебываясь разбавленным спиртовым топливом. Кожа Коула горела. Ночной ветер охлаждал его лицо, покрытое потом, вызывая дрожь.

За станцией «Госпел-роуд» уличные фонари закончились. Дорога спряталась в безлунной ночи. Пешеходов не было. Велосипедов не было. Не было ни навесов, ни костров. В эту сторону ездили только Чистые.

Коул миновал станцию и отключил фару. Темнота охватила его со всех сторон. Съезд с магистрали к развалинам бассейна лежал всего в двухстах метрах дальше.

Сирена психпатруля завывала где-то далеко, а две полицейские сирены приближались. Бледно-желтый свет подползал сзади: машина, переехавшая министра, нагоняла Коула. Еще несколько секунд – и они смогут в него целиться.

Ударив по тормозам, Коул резко свернул налево. Заднее колесо юзом проехало по асфальту. Запах жженной резины ударил ему в нос. Мотоцикл резко вылетел на тротуар, который в бледном свете автомобильных фар казался туманной серой полосой. Спустя еще секунду асфальт закончился. Мотоцикл рухнул ниже, на неровную землю, и исчез в темноте, запрыгав по высокой траве и кустам. Коул прикрыл лицо рукой, чтобы защититься от колючих плетей ежевики.

Позади выли сирены и вспыхивали мигалки. Он продолжал ехать вперед в направлении съезда. Фары залили папоротники чуть правее: машина преследователей его нагнала. Все ярко вспыхнуло и тут же погрузилось в темноту.

Коул отпустил рычаг газа. Мотоцикл резко остановился в густых зарослях кустарника. Выдвинуть подрагивавшей ногой опоры ему удалось далеко не с первой попытки. Адреналин схлынул, оставляя после себя шок. Коул задыхался. Ноги и руки плохо его слушались. Его снова вырвало в кусты. Фургон психпатруля с его орущей сиреной заглушил этот звук. Полицейские сирены отдалялись.

Коул с трудом включил фару и медленно поехал по неровной земле к развалинам. Один.

Они убили Питера. Государственного министра! И виноват в этом Коул. Министр не оказался бы замешан во всей этой истории, если бы Коул эмоционально не надавил на него, убеждая передать обличающую правительство запись.

* * *

Ана лежала на матрасе в Восьмой студии, свернувшись в клубок. Боль в голове не давала думать. Тело у нее было покрыто ссадинами и синяками. Открываться мог только левый глаз, узкой щелочкой впуская дневной свет. Она смотрела, как день меркнет и к ней подползают сумерки. Другие девушки пришли и тихо улеглись на свои постели. Время от времени до нее доносились всхлипы и стоны. Один раз ей показалось, что похожий звук издала и она сама.

По ее субъективному ощущению прошло несколько часов (хотя, возможно, это были всего лишь минуты), когда далекий бой колоколов нарушил сонные чары, наведенные наступлением ночи. Девушки зашевелились на своих постелях.

Какая-то худенькая девушка подошла и присела около нее на корточки.

– На, выпей, – сказала она, заталкивая Ане между губ что-то небольшое и округлое. – Это просто аспирин, от боли.

Ана открыла рот. Язык обожгло горечью. Она разжевала таблетку, и от этого голова у нее заболела еще сильнее.

– Похоже, твое обследование прошло не слишком хорошо, – сказала девушка.

– Мне не дали тест со всеми вопросами.

Девушка покачала головой:

– Никогда не слышала, чтобы кому-то давали пройти тест, – сказала она. – Пошли, тебе надо поесть.

Она обхватила Ану за талию и рывком помогла сесть. Он резкого движения у Аны закружилась голова, но она не стала протестовать. Есть хотелось до смерти. В последний раз она ела в комнате в Форест-хилл. Этим утром?

– Сколько сейчас времени? – спросила она.

Девушка тихо засмеялась.

– Это не имеет никакого значения. Мы здесь всегда в Сумеречной зоне.

Девушка помогла Ане пройти через двор к двери в конце меньшего двора, которая теперь была открыта. Они на ощупь пробрались внутрь, прошли по лабиринту тускло освещенных коридоров, поднялись по небольшой лестнице и оказались в переполненной столовой. Привалившись к стене и низко опустив голову, Ана ждала, пока девушка брала им ужин.

Скудная трапеза состояла из супа с хлебом. Ана ела медленно, сгорбившись и закрыв глаза. Она содрогалась от звяканья приборов и скрежета переставляемых стульев. Голова пульсировала болью. Она сосредоточила все силы на том, чтобы отправить в желудок хотя бы несколько ложек пищи так, чтобы ее не вывернуло. От супа пахло ряской, а на вкус он отдавал плесенью. Неудивительно, что половина пациентов напоминали скелеты в синих халатах. И теперь на Ане тоже был синий халат, а не белый. Видимо, санитарки переодели ее после осмотра Кашер. Она решила, что на спине у халата есть цифра, показывающая, какие лекарства ей следует давать.

Через двадцать минут она уже вернулась в Восьмую студию. Девушке удалось где-то раздобыть для нее новое одеяло. Она помогла Ане улечься на матрас неподалеку от двери, но не на сквозняке. Спустя какое-то время к ней пришел сон. Глубокий и пустой. Проснулась Ана от скрежета открывающихся гигантских дверей.