Помню, как мы с Сашей Любимовым везли из Питера в Москву запись интервью Нины Андреевой и Александра Невзорова. Нина Андреева была политической оппозицией, а материал был по тем временам очень стрёмным. И мы долго придумывали в аэропорту, как спрятать бетакамовские кассеты под куртки так, чтобы питерские чекисты, которые нас пасли, не нашли их при обыске и не отобрали. Кстати, режиссёром в том вояже был не кто иной, как Костя Эрнст. Летом 2011 года в интервью «Афише» Константин Львович напомнил, что мы с ним в той разгильдяйской командировке выдавали себя за русских журналистов лондонской ВВС: принципиальная большевичка Нина Александровна не согласилась бы беседовать с «врагами» из «молодёжки» Гостелерадио СССР, а нас, псевдобританцев, она накормила отменными лакомствами своего приготовления. А Любимов ждал нас в одиночестве, неспешно опустошая мини-бар номера «Октябрьской».
Из той же поездки мы привезли хулиганское интервью с ведущим «600 секунд». Вся страна уже слышала, что есть на областном ленинградском ТВ такой боец Невзоров, но узрели Александр Глебыча только в нашем ударном выпуске.
Сейчас всё это вспоминать смешно. И стыдно. У меня пунцовеют щёки: чувствую себя таким лохом и наивным придурком! Ведь я искренне считал, что совершаю подвиг. Как там у Гребенщикова: «У нас нет надежды, но этот путь – наш».
Но, несмотря ни на что, я ностальгирую по тем временам, по тому адреналину. Никакие расширители сознания не были нужны – казалось, что оно и так раздвинуто до широты горизонта…
Многим из «взглядовцев» я очень признателен. Например, тому же Саше Любимову я обязан тем, что он пригласил меня во «Взгляд» на соведение в тяжёлый для меня момент, когда после решения специально созданного при Союзе журналистов Совета по этике мне был объявлен запрет на профессию. Озвученный не где-нибудь, а в державной программе «Время». Меня сразу перестали печатать, я исчез из эфиров. И начальство однозначно давало понять Саше, что приглашать меня – не очень хорошая идея. Но он поставил ультиматум: или я работаю с Додолевым, или не работаю вообще. Это редкий поступок, тем более по тем суровым временам… Я вообще ценю людей, которые из профессиональной репортёрской солидарности могли поставить на карту свою карьеру.
Например, когда редактору «МК» Павлу Гусеву после одной моей публикации в середине 80-х сказали, что журналиста с фамилией Додолев не должно быть в его газете, он отважно забил на это распоряжение. После разборок в горкоме комсомола мы возвращались вместе в редакцию, я был уверен, что моя история с «МК» закончилась, и спросил Пал Николаича, когда мне, мол, забирать свою трудовую книжку. Он ответил: «Ничего страшного. Будешь публиковаться под псевдонимом».
Гусев тогда отчаянно рисковал. Если бы стало известно, что он не выполнил постановление МГК ВЛКСМ, у него были бы крупные неприятности. Он вполне мог пост главреда потерять. Но у него были понятия… ну или инстинкт собственника: мои журналисты – это мои крепостные, пороть их могу только я.
Именно Гусев фактически определил мой журналистский путь. Если бы не он, я, возможно, стал бы заниматься чем-то другим. Может, более приятным и прибыльным, но это был бы уже не мой путь…
Серая зависть
К вопросу об утраченной искренности. Первую премию имени Листьева в 2010 году получил Леонид Парфёнов. Говорят, зависть бывает двух форматов: белая & чёрная. Завидую ли я Парфёнову? Хотел бы я получить премию имени Листьева (статуэтку + миллион) и при этом ритмично объяснить вручившим, что все они = ничтожества, обслуживающие кровавый режим? И да, и нет. Миллион хотел бы, угу, вот не Перельман я ни разу. Но вот сомневаюсь, что отважился бы на этот подвиг. Подвиг зачитывания обличительного текста перед аудиторией, всё прекрасно понимающей.
За двадцать лет до скандального вручения, в декабре 1990-го, тогдашний глава Гостелерадио СССР запретил легендарную программу «Взгляд». Пристрелил ещё тёплую. И это лучшее, что советский медиаменеджер Леонид Кравченко сделал для медиаиндустрии. Умирать нужно в срок, без пластических операций, очистительных клизм и аппаратов искусственного дыхания.
После расстрела Джона Леннона на вопрос «Что нужно для воссоединения квартета The Beatles?» отвечали:
-Три пули. Всего три пули, детка.
Когда ушёл из жизни Джордж Харрисон, ответ, естественно, модифицировали: «Две пули».
Что нужно – в контексте расстрела Влада Листьева – для возобновления проекта «Взгляд»? Веерная очередь из Калашникова, которая уложила бы добрую половину присутствовавших на церемонии парфёнизации нашего ТВ. Я спросил экс-коллегу, сидевшего в том зале:
– А правда ли, что Парфёнов опоздал на мероприятие?
И ТВ-мэтр в ответ ухмыльнулся:
– Ну как тебе сказать… По-моему, ооочень вовремя. Как всегда, вовремя.
А ведь я помню «взглядовские» баталии: все были такиииими романтиками. А стали тааакими циниками. Пройдя огонь и воду, испытание медными трубами не выдержали. Гласность заменили на огласку, и все дела.