6
Левиафан встрепенулся и поднял голову. Неужели он задремал? Или просто слишком глубоко ушёл в воспоминания? Раньше за ним такой привычки не водилось.
Стояла глубокая ночь. Компьютер давно ушёл в сон, не мигала даже лампочка на системном блоке. За шторами угадывался свет фонарей и ярких вывесок, но люстра не горела. Как и телевизор. Неужели отрубили электричество?
Что-то было не так. Не только темнота. Слишком… слишком тихо.
Точно, часы! Почему не тикают часы? Левиафан подводил их только вчера, они не на электричестве, не могли вырубиться.
– Тик-так, – хихикнул в темноте чей-то голос. – Тик-так. Бом, бом, бом. С пробуждением! В три часа ночи, надо же, точно по суевериям!
Левиафан замер. Первым порывом было позвать Марка, но крик умер у него в горле. Если это тот, о ком он думает.... голем не спасёт.
– Не жмурься, мой хороший. Ты же не ребёнок, чтобы так прятаться.
Шторы щелчком раздвинулись, позволяя уличному свету озарить гостиную. Левиафан медленно поднял глаза. Взгляд пробежал по корпусу укулеле на подоконнике, обхватившим гриф худым грязным пальцам, колтунам на рукаве свитера и наконец наткнулся на широко улыбающееся лицо. Из-под шляпы блеснули знакомые глаза.
– Узнаешь, дружок?
Левиафан сорвался со стула прежде, чем успел что-то придумать. Выставил перед собой руку, призывая в неё самый длинный нож с кухни.
Вик расхохотался:
– Ну, ну, как невежливо. Ты же сам назвал меня другом в тот раз. По-твоему, так встречают воскресших друзей?
Левиафан нащупал позади компьютерный стол и опёрся о него, часто дыша и по-прежнему держа перед собой нож. Если чуть-чуть напитать его силой…
– Не поможет, – Вик аккуратно прислонил к стене укулеле, развёл руки, и в них заколыхалась огненная паутина. – Так что лучше не нарывайся. Сам порежешься.
Он сделал шаг вперёд, и Левиафан уперся поясницей в стол, заставляя себя не двигаться с места. Нельзя. Нельзя поворачиваться спиной.
– Тебя нет! – выкрикнул он. – Я убил тебя! Мне это кажется!
Ему не впервые казалось такое. С тех пор, как он убаюкал Оскара в ту ночь и впервые увидел знакомое лицо в окне гостиной, Вик стал мерещиться ему в случайных людях на улице, чаще всего в попрошайках или музыкантах.
– О, да-да, – Вик плавным движением оказался рядом, так близко, что кончик выставленного ножа почти упёрся ему в живот. – Чуешь? Смертью пахнет.
Он дыхнул Левиафану в лицо. Изо рта вырвалось облако пара, точно они стояли на морозе, и повеяло знакомым запахом. Чума. Язвы. Гной. Четырнадцатый век.
Левиафан отшатнулся к двери так быстро, что едва не растянулся на полу. Из груди толчками вырывались неровные вздохи, больше походившие на всхлипывания. Вик цокнул языком:
– Ой ну не надо, не надо прикидываться жертвой. Я великолепно помню тот грузовик. Неплохой ход, мне пришлось долго зализывать раны. Что, радовался, когда решил, что победил? Приятно было убивать?
Левиафан собрался с силами и растянул онемевшие губы в улыбке. Договариваться бесполезно, а просить пощады он не станет. Раз уж помирать, так не на коленях.
– Очень.
– Великолепно! – Вик похлопал в ладоши и взлетел на спинку кресла. Поболтал ногами, оставляя грязные полосы на обивке. – Я уж испугался, что ты онемел со страху. Так ведь совсем неинтересно.
– Я тебя не боюсь. Я в тебя не верю.
– У-у, это всё меняет, – хохотнул Вик. – А во что веришь?
Он выпрямился, раскинул руки, прижимаясь к стене. Заколыхался, становясь тёмным и плоским.
– Я тень. Тень на стене. Возможно, твоя тень. В себя ты тоже не веришь? Ты, решивший поиграть с материей, сравняться с Богом, подняться наверх по ступеням из тех немногих, кому на тебя не плевать?
Левиафан не отвечал. Не двигался, не отводил взгляда, напрягал мышцы, чтобы скрыть пробирающую тело дрожь. Вик хочет отвлечь его, вывести из себя? Не выйдет.
Вик спрыгнул с кресла. Прищурился:
– А может, это не лестница. Может, ты просто трус, который хочет сбежать. От себя, от нас.
Ах вот к чему он клонит. Что ж, с этого бы и начал.
– Если пришёл уволочь меня в Ад, попробуй, – сквозь зубы сказал Левиафан. – Да, ты победишь. Но не сразу.