Взгляд из угла

Обнаружили безнравственную оперу. В ней не танцуют, а поют, и не святые, а проститутки, - но все равно терпеть нельзя. Не укладывается в голове, - дама говорит из Думы, - идея хора проституток на сцене Большого театра.

Кощунственная выставка - "Осторожно, религия!". Тут уже и приговор практически оформлен - директору музея: тюрьма.

Но что интересно - не за вольнодумство, не за кощунство, не за богохульство (таких и статей в УК пока что нет), - а за разжигание межрелигиозной вражды. То есть как бы во имя мира.

Не может, оказывается, православное сердце спокойно выносить проделки атеизма. Преисполняется злобой и ненавистью. И способно, в случае чего, обрушить свой законный гнев на головы неверующих.

Даже трудно взять в толк, как это раньше все обходилось. Сколько было при Советах и выставок таких, и книжек, и лекций. У прокурора и экспертов, небось, в дипломах пятерки по научному, воинствующему нигилизму; устав ихней партии вменял им борьбу с религией в непременный долг; случалось, небось, и сажать за распространение, допустим, Евангелия. Все было тип-топ.

А теперь срок запросто обломится за картину типа "Крестный ход в Курской губернии". Но не потому, что там попы - в драбадан. Исключительно во имя мира и ради жизни на земле. Христианской кротости для.

И уже пять тысяч мужественных граждан требуют, чтобы прокуратура проверила на предмет добротолюбия Ветхий Завет и Талмуд. Не противоречат ли, дескать, эти сочинения заветам российской гуманности.

Возьмемся, дескать, за руки, друзья, и попляшем вокруг горящей Библии.

Автор, к сожалению, недосягаем. Вряд ли удастся добиться его экстрадиции. Но хотя бы перестанем церемониться с его родственниками, раз уж он разоблачен как идеолог терроризма.

Его выдал один средневековый трактат на древнееврейском. Такой свирепый - прямо туши свет.

А мы-то удивляемся: отчего в нашей жизни столько жестокостей? Только и слышно: там избили, там изнасиловали, там убили. Причем ни за что ни про что. Мирных жителей. Пачками. Неизвестные в камуфляже и с корочками. Уже и не только в Чечне, а где-то под Тверью, где-то под Уфой.

Вот в чем дело! Трактатов древнееврейских начитались, гады. У сионских мудрецов научились липовые милицейские протоколы составлять. Талмудисты в погонах.

Иногда и в лампасах: в аккурат намедни с железными прутьями прошлись в Новороссийске по армянским домам. Должно быть, Пурим свой казачий праздновали.

Но народная интеллигенция, спасибо ей, не дремлет. И теперь, наконец-то, показался корень зла. Осталось только выкорчевать его: тянем-потянем - шахматист за писателя, писатель за генерала, генерал за депутата. Освободимся от коварных, бесчеловечных потомков древних Е. и возлюбим друг друга.

Правда, не сходу. Не прежде, чем каждый представит свидетельство, надлежащим образом заверенное: ни одна из бабушек подателя сего документа ни разу в своей жизни не оставалась наедине ни с кем таким.

Предвижу некоторые сложности. Но зато когда все со всеми разберутся - пресловутый Иран останется далеко позади.

И никто уже не сумеет отличить православного от правоверного.

4/4/2005 Успокоение

Всерьез говоря, грустней всего, что нет - и давно уже нет - в России безупречного человека.

Это удачная мысль - сократить срок давности по приватизационным сделкам. Она действительно, как выразилось Первое лицо, "внесет долгожданное успокоение" в тысячи душ.

Нет, не в миллионы ("речь идет о миллионах наших граждан, которые в девяностые годы приватизировали свои квартиры") - миллионам, по правде сказать, и раньше спалось исключительно спокойно, взять хоть меня.

Просто как-то даже не приходило в голову, что права на родное жилье у меня точно такие же, как у Ходорковского на ЮКОС, - а именно птичьи. Что вообще-то их в любой момент могут переоформить обратно.

Слишком нас много, - полагал я в беспечности доверчивого сердца, - вот именно что миллионы; у всех не отнимут, руки коротки, кишка тонка.

Но вот же, оказывается, держало (собственно, и держит пока еще) правовое мое и такой камень за пазухой. А теперь торжественно вынимает его и говорит: не бойся; на фиг мне твоя жилплощадь; раздумало я.

Но это, конечно, просто психологический прием. Чтобы я тоже чувствовал благодарность. А обращаются вообще-то не ко мне.

И, между прочим, не к миллиардерам. Которых всего-то в стране ничего. Как в поэме про бакинских комиссаров: двадцать шесть их было, двадцать шесть. С ними, я думаю, разговор особый.

Но, кроме них, есть тысячи и тысячи когда-то шустрых, а нынче нервных. Бормочущих разные цифры во сне. Просыпающихся в холодном поту.

Даже среди нашего брата-литератора: почти все - голь перекатная, но два-три человечка во время оно проявили смекалку. Кто детский садик приватизировал под зимнюю дачку, кто кусочек особнячка на набережной приспособил под культурную жизнь. Не Бог весть какое, а все-таки имущество. И оно шепчет по ночам: помнишь, чье я прежде было? Помнишь, почем ты меня приобрел? И беспокоится человечек, суетится. И отрабатывает команду "голос!" немножко громче, чем самому бы хотелось. И делается смешон.