Глава наблюдательного совета с лёгким сомнением хмыкнул. Хепберн пока не знал, что в своём рукаве Сингх припрятал туза, который мог бы существенно помочь «Ориону» в борьбе с «Терра Новой». Так вышло, что Сингх владел информацией, которой располагали лишь несколько людей на всей Земле. Это была самая страшная и постыдная тайна семейства Гизу, скелет в их фамильном шкафу, который бразильские аристократы надеялись скрыть от мира навсегда. Раскрытие это тайны могло бы нанести империи Гизу непоправимый ущерб. Но Мартин решил, что не стоит раскрывать эту карту. Во всяком случае, пока ещё. «Орион» и так имел внушительное преимущество над своим конкурентом, и, скорее всего, способен был опередить его без использования тайного оружия против Гизу. Хепберн чувствовал себя очень прочно и уверенно, набирал всё больше влияния в правлении и за его пределами. А Сингху не хотелось без необходимости усиливать президента «Орион», которому он в своё время помог победить в корпоративных интригах и прийти к власти, оставив при этом обязанным себе в ряде вопросов.
Учитывая же, что использование тайного козыря также серьёзно навредило бы другому прибыльному бизнесу, существенная доля в котором принадлежала Сингху (это была индийская биотехнологическая корпорация, причастность к которой, ввиду специфической сферы её деятельности, он старался как можно меньше афишировать) — было бы хорошо, чтобы до его применения не дошло никогда.
— Что ж, желаю тебе в этом удачи, — поставив точку в раздумьях, о природе которых его собеседник и не подозревал, и допив вино, бодро произнёс Мартин: — В конце концов, чем дороже стоят акции «Ориона» — тем я богаче.
Глава 21: Дары нового мира
Кабинет Рикардо Гизу, расположенный на 126 этаже новейшего офисного центра «IT Plaza» на улице Авенида Варгас в центре Рио, был копией кабинета в его имении. Стоя у широкого панорамного окна, закалённое стекло в котором было достаточно толстым, чтобы остановить пулю любого калибра (с определённого уровня перспектива получить таковую в окно своего кабинета перестаёт казаться невероятной), миллиардер, одетый в своём фирменном стиле — тёмный костюм и светлую рубашку без галстука с расстёгнутыми верхними пуговицами — видел, как оживлённо перемещаются по улицам и над ними, излучая огоньки фар, тысячи транспортных средств. Их движение напоминало движение крови по кровеносным сосудам — оно подчинялось определённой логике, было целенаправленным и предсказуемым. Там, внизу, уставшим и раздраженным людям могло казаться, что они бесцельно тянутся в бесконечной дорожной пробке. Они могли проклинать себя и других за то, что выбрали именно эту дорогу именно в этот час, и искренне считать себя самыми страждущими на Земле. Но отсюда, с вершины, можно было оценить гораздо более широкую перспективу.
Это было едва ли не первой мудростью, которую постиг Рикардо. Люди обожали изображать каждый свою драму. Но на самом деле эти «драмы» были похожи, банальны и неинтересны, как мыльные оперы. Либерализм был последней великой религией человечества. Но романтическое представление либералов об уникальной ценности каждого индивида разбивалось о тот неоспоримый факт, что большая часть индивидов были тупы, унылы и ничем не уникальны. Похожим образом и вера католиков разбивалась о многочисленные нестыковки и парадоксы, которые следовали из Библии. Конечно, эту проблему можно было легко преодолеть с помощью софистики, в которой либералы упражнялись последние два столетия, а христиане — тысячелетия. Но Рикардо предпочитал быть с собой откровенным, приберегая ложь и манипуляции для всех остальных. Люди были всего лишь ресурсом, заслуживающим внимания лишь в той степени, в которой этот ресурс приносил полезность. Такое отношение к ним всё ставило всё на свои места. И во многом именно благодаря нему Рикардо достиг того, что имел.
За его спиной, на дисплее, мерцающем в воздухе, можно было увидеть его отца. Это была запись знаменитой речи Альберто Гизу на Давосском экономическом форуме в 2072-ом.