Взгляд со стороны

– Дык, это самое, – увесисто сказал он. – Это я, значит, по такому вопросу. По вопросу, значит, что оно на меня дымит.. Это самое, значит, чтобы оно на меня не дымило… – Распрямляя грудь, он шумно втянул носом воздух, а затем, не выдыхая, икнул, как бы усвоив его целиком. Тем не менее, распространился запах водочного перегара. А сосед заключил. – Это самое, значит, по обоюдной договоренности…

Он имел в виду дым от костра, что, набрякнув жгутом, тянулся к его участку. Жалоба была уже не первой. Конкин знал, как вести себя в этих случаях. Но едва он, вымученно улыбаясь, попытался подняться навстречу усатой, недоуменной физиономии, как она вдруг качнулась, заваливаясь куда-то назад – мелькнуло синее небо, угол крыши с трубой, курчавое облако, – ноги Конкина неожиданно подогнулись, и он шлепнулся со всего размаха обратно, чуть не промахнувшись мимо березового чурбана.

У него, наверное, даже на секунду померкло сознание, потому что, очнувшись, он вдруг увидел, что присевший в раскорячку сосед, как-то странно, сбросив маску веселья, узловатой рукой придерживает его на чурбане, а другой – подносит взявшийся неизвестно откуда стакан, на две трети наполненный светлой жидкостью:

– На вот, выпей… Выпей, говорю, легче будет…

И по запаху было ясно, что в стакане – чистая водка.

– Я не пью, – сказал Конкин, разлепив вязкие губы.

Однако сосед резко отвел его протестующую ладонь и, как будто клещами, стиснул все тело:

– Пей! Не надо мне ничего доказывать! Я же химик по специальности, я знаю, что делаю…

Та рука его, что поддерживала Конкина на чурбане, ухватила за волосы на затылке, решительно запрокидывая, а другая прижала граненый стакан к зубам. Конкин не мог противиться: водка сама собой заструилась сквозь горло. От спиртового жгучего вкуса он задохнулся, но сейчас же, сменяя противную жидкость, полилась колодезная вода и вдруг в то же мгновение стало значительно легче. Точно лопнула дурнота, обволакивающая рассудок. Хлынул упоительный воздух, и весеннее солнце потекло по артериям.

Конкин откинулся.

– Так это вы – Аптекарь? – ошеломленно спросил он. – Вот не ожидал. А я слышал, что вас убили…

– От кого слышали? – сразу же спросил Аптекарь.

– Леон говорил…

– А сам он жив?

– Не знаю, я не уверен…

Тогда Аптекарь отпустил Конкина и, нащупав второй чурбан, привалился к нему, усаживаясь прямо на землю. Посмотрел, сколько остается в бутылке – там было еще на два глотка – закрутил их винтом и хряпнул прямо из горлышка.

Мятая рожа разгладилась.

– Вот так, – чуть осипшим голосом сказал он. – Сто пятьдесят миллилитров, и вы – в нирване. Химиотерапия. Рекомендую на будущее…

– А у нас есть будущее? – спросил Конкин.

Аптекарь пожал плечами.

– Трудно сказать… С одной стороны, если вы все время в нирване, то особой опасности не представляете. А с другой стороны – реальность уже повлияла на вас. Лично я полагаю, что многое будет зависеть от конкретных раскладов. На их месте я бы на нас просто плюнул. Кто мы, в конце концов? Слизняки. Мир таков, каким мы хотим его видеть. Неизвестно еще, кто здесь по-настоящему прав. Может быть, как раз они – неизлечимо больные. И не забывайте: три раза по сто пятьдесят. Вот увидите, через месяц все это нормализуется. Я ведь знаю, я пробовал на себе.

Закряхтев, Аптекарь поднялся, оглядевшись вокруг, – наклонившись, засунул пустую поллитровку в кустарник и довольно вяло помахал рукой на прощание.

– Пойду, пожалуй, – сообщил он. – Крыша за зиму сгнила, надо подремонтировать. Извините, что беспокою насчет костра, но, вы знаете, астма, просто замучила. Выворачивает от дыма, я даже бросил курить…

Еще раз помахав на прощанье, он, по-видимому уже возвращаясь в образ, лихо поддернул штаны, хмыкнул, цыкнул и, переваливаясь, направился к задней калитке. Левой рукой – отмахивал, а правой – придерживал другую поллитровку в кармане. Ни дать ни взять – классический пролетарий. Черные смоляные пятна красовались на внутренности колен.

Подоспела Таисия и сразу же поинтересовалась:

– Ну как?

– Все в порядке, – небрежно ответил Конкин.

Он действительно успокоился. Разливалось кругом сумасшедшее щебетание птиц, чуть покачивались сережки на нежных березах, в небе плыли красивые блистающие облака, подсыхали низины, и молоденькая трава просвечивала на пригорках. Настроение было отличное. Подбежал нетерпеливый Витюня и, схватив за рукав, спросил, когда они пойдут в лес. Договаривались же, что – пойдут.

– После обеда, – ответил Конкин.

Он по-прежнему смотрел за боковую калитку.

Там был луг, покореженный в прошлом году тракторами, выдавленная ими земля затвердела и меж рытвинами уже появился бурьян. А на другой стороне луга находилась дача Аптекаря: острозубая дранка крыши проглядывала сквозь сирень. Глянцеватой сиренью заполнен был, кажется, весь участок. Вероятно, Аптекарю, было лень ее проредить, и вдоль пышных кустов перетекали пласты синеватого дыма. Невеликий костер, разожженный Витюней, уже прогорел, а они по-прежнему перетекали, – пучились, увеличивались в размерах, и в увеличении этом было что-то зловещее.