Взгляд василиска

В пять утра он уже был на ногах. И не то, чтобы специально старался. Даже не планировал. По нынешним обстоятельствам мог себе позволить выспаться, но времена, когда дела делались разумом, а не душой, судя по всему, безвозвратно прошли. Теперь Греч не мог просто «выключить процессор» и отправиться в оперу или завалиться спать. Возможно, впервые в жизни в его поступки стали вмешиваться эмоции, и что характерно, никакой тайны для него в этом не было. И даже больше. Этим утром, оставляя спящую Зою в ее тайном убежище, он окончательно убедился, что чувство — а последняя любовь, как оказалось, кружит голову не хуже первой — делу не помеха. Напротив, тонус, который задавала любовь, нежданно-негаданно вспыхнувшая в его бесплодной, как мертвые солончаки, душе, был сродни тому ощущению полноты жизни, что знакомо только молодости. Такого подъема, такой вовлеченности в дело, Марк не испытывал едва ли не со времен войны. Впрочем все хорошее имеет и оборотную сторону, и страсть, как доподлинно знал Греч, в иных обстоятельствах ненадежный помощник. Ведь сильные чувства стоили головы немалому числу вполне профессиональных и отнюдь небесталанных людей. Что ж, praemonitus, praemunitus[154], не так ли? Вероятно, так. Следовало лишь принимать данное обстоятельство в расчет, и не позволять себе не вовремя «сойти с ума».

Погода испортилась, но оно и кстати. Холодный ветер, несущий заряды уже совершенно ледяного дождя — великолепное средство против «перегрева мозгов».

Марк усмехнулся, поймав и оценив эту нехитрую мысль, мелькнувшую между делом среди других, гораздо более серьезных, стремительно проносившихся в голове, пока, проверяясь, он выходил проходными дворами на параллельную улицу. Но, объективно, это была худшая из возможных в Петрове погод.

«Жар, может быть, и снимет, — еще раз усмехнулся Греч, садясь в припаркованный на противоположной стороне улицы «Майбах» — Лишь бы мозги не застудить».

Он тронул машину и включил радио. Передавали «Катание на санях» Леопольда Моцарта, и, хотя «отец не сын», как не преминул отметить любивший музыку и понимавший в ней толк Греч, эта непритязательная музыкальная зарисовка, впрочем, выполненная в лучших традициях великого века германской музыки, подняла ему настроение и, как ни странно, окончательно успокоила разошедшиеся с вечера нервы. Покрутив минут двадцать по заливаемым дождем полупустым улицам Петрова, Марк нацелился уже ехать домой, на Васильевский остров, когда получасовой выпуск новостей заставил его насторожиться и серьезно задуматься о сложившейся в городе ситуации.