И они пошли к «лежбищу котиков», то есть, к тому месту, где недалеко от линии прибоя в тени тента стояли белые парусиновые шезлонги и легкие деревянные столики со всякими разностями, среди которых находилась и бутылка кашасы, судя по выступившей на ней испарине, совсем недавно извлеченная из переносного холодильника.
— Так, — сказал Реутов, принимая вес Полины на одну руку, а другой беря со столика бутылку. — И что же мы, милостивые государи, имеем с гуся? Шкварки, топленый жир и, разумеется, мя… Господа, это же кашаса с фазенды! Вы понимаете, о чем речь?
— Я да! — Откликнулся Давид.
— А я нет. — Сказал Марк.
— Это дорогой сорт, — объяснил Давид. — Вообще непонятно, как она сюда попала. Обычно такие партии выпивают прямо в Бразилии.
— Это что-то меняет?
— Разумеется, — усмехнулся Вадим, делая сильный глоток прямо из горлышка и протягивая бутылку Гречу. — Попробуй.
— Да! — коротко прокомментировал дегустацию Марк и передал бутылку Давиду.
— Хороша! — Улыбнулся тот, довольный вкусом напитка. — Вот, что, Хулио… — Сказал он, переходя на испанский.
— Я не Хулио, я…
— Да-да, — прервал его Давид. — Дамам коктейли, нам чистую кашасу в стаканах для виски и со льдом. Ты все понял?
— Да!
— Молодец! — Усмехнулся Давид. — И вот еще, что, Лино. Перестань заглядываться на наших женщин. И не мечтай… а будешь продолжать в том же духе, я лично выдерну тебе ноги и скормлю акулам, и поверь — я не шучу.
— А если серьезно? — Лили не сердилась — за что тут было сердиться и на кого? — но пройти мимо очевидного было невозможно, а дальше каждый реагировал в силу своего темперамента и образования.
— Тебе что-то не нравится? — Поднял бровь Давид.
— Напротив, — улыбнулась Лили, с откровенным интересом рассматривая «сеньора Гонзалеза». — Мне начинает нравиться, — она чуть прищурилась, как делают знатоки на демонстрации художественных лотов. — И это меня серьезно беспокоит.
— Что конкретно тебя беспокоит? — Уточнил Вадим, решивший, что самое время прийти на помощь другу, тем более, что некоторые, особенно пристальные взгляды Полины лучше всего было нейтрализовать прямо сейчас, чем оставлять на потом.
— Видишь ли, Вадик, — в голосе Лилиан определенно что-то вызревало, то ли смех, то ли истерика, то ли еще что-то. Знать бы только, что! — Видишь ли, Вадик, глядя на этого плэйбоя, — она кивнула на Давида и снова скосила глаза на Реутова. — Я начинаю сомневаться в объективности окружающего меня мира. Ты можешь поверить, что этот гладкий типчик был когда-то генералом морской пехоты?
— Нет, разумеется, — усмехнулся Вадим, раскуривая сигару. Изменения, произошедшие в его жизни, вели Реутова по скользкой дорожке экспериментов с «чужими привычками», и сигары, как ни странно, прижились, как родные. С первого раза. Впрочем, сейчас речь шла отнюдь не о табаке. — Этот, как ты выразилась типчик, Лили, лет на двадцать моложе генерала Казареева, да и с каких это пор испанцы из Макао стали служить в морской пехоте Аргентины?
— Но я-то влюбилась в Давида Казареева, а не в этого… Как тебя… юноша?
«Нет, — решил Реутов, вслушиваясь в интонации ее голоса. — Это не истерика, но это что-то очень на нее похожее, хотя и со знаком плюс».
Что это означало на деле, сказать было трудно. Во всяком случае, если бы Реутова спросили сейчас, что это такое «истерика со знаком плюс», он, наверняка, затруднился бы с ответом. Но ощущение было такое, что по сути-то он прав, а все остальное — формалистика и казуистика.
— Я не понимаю, что тебя не устраивает? — Спросил он вслух. — Форма или содержание? Поверь мне, Лили, содержание от изменения формы ничуть не пострадало, а форма…
— Видишь ли… Э… А ты вполне уверен, что ты это ты? — Усмехнулась Лили.