Читаем Взгляд змия полностью

Да, мы помним эту историю, хотя и не до мельчайших деталей. Увы, время – это рой короедов, оставляющий в нашей памяти зияющие червоточины. Однако деталей в них застряло изрядно. В то время губернатор попросил написать ему об этом подробный отчет, или рапорт, как говорят у нас, военных. Вполне понятно, что в отчете мы могли описать все лишь до того момента, пока отослали преступника с двумя солдатами в Каунас. Но вскоре после вручения рапорта мы узнали продолжение этой истории и ее конец: то, как зверски зарезал наш разбойник обоих солдат и, не в силах вынести угрызений совести, если она у него была (в чем мы сильно сомневаемся!), сам отдал себя в руки правосудия. Больше мы ничего не знаем и, признаюсь тебе, не стремились узнать, событие это начисто стерлось из нашей памяти, пока ты письмом своим его не напомнил.

Теперь о нашей вине, которая, по-твоему, решит «смысл нашего бытия в мире», или вроде того. Ее можно определить четко и ясно, нимало не пользуясь в этом определении «шкалой нравственной оценки человека», у которой, по-твоему, есть некие «противоположные, несопоставимые полюса». Если хочешь знать наше мнение, то нравственным оценкам вообще не пристала категоричность или какие-то противоположные полюса. Нравственный человек не может быть только плохим или только хорошим, он неизбежно и такой и другой, это давно заметили даже авторы дешевых романов. Так что твой страх или желание увидеть нас возвышенными или униженными не имеет абсолютно никакой основы. Это выдумка, сын мой, пустое мечтание, которое не может дать никаких результатов и не даст их, как бы тебе этого ни хотелось.

В то время (да и сейчас, если тебе угодно) мы были виновны в гибели двух солдат и наказаны за это в дисциплинарном порядке. Наказание, принимая во внимание ситуацию того времени и много других обстоятельств, применено не слишком строгое. Сам факт нашей виновности без сомнения очень важен. Но не так трагичен, как ты пытаешься себе представить. Понеся наказание – будем с тобой правдивы, – мы не чувствуем себя столь же виноватыми. Взаимоотношение преступления (в нашем случае халатности) и наказания строго измерено, зависимость двух этих полюсов друг от друга очерчена в разнообразных кодексах и уставах, и никаких двусмысленностей здесь быть не может. Уже во времена Ветхого Завета, а может быть, и раньше существовали строго сформулированные законы и правила общежития. А на дворе, сын мой, двадцать шестой год двадцатого века. Так что, прямо скажем, вопрос этот не нов и разрешен вполне прилично. Не думаем, что твоя ревизия что-либо по сути в этих проблемах изменит. Испокон веков человечество искало способы, как объективно определить вину, то есть перенести ее из субъективного и индивидуального плана во внешний и общий. Стоит ли возвращаться к истокам? Чересчур сложно было бы установить границы ответственности для каждого отдельного человека, да в конце концов, и смешно было бы подойти к человеку и сказать: «Итак, ты должен десять лет терпеть угрызения совести». Ты сам видишь, если мы выберем этот путь, нам ничего не останется в жизни, как только думать, не нарушили ли мы закон, поступив так или эдак, не уничтожили ли наказания, которое сами себе назначили. И наконец, перед кем мы отвечаем? Перед самими собой? Но ведь это глупо. Даже убив другого человека, я не наношу себе урона. Зачем же мне себя наказывать? Перед обществом? Да. Но само общество в таком случае и назначает мне наказание. Оно оценивает причиненный ему ущерб и наказывает меня. Понимаешь ли ты нас? Мы были наказаны за профессиональную халатность, общество взвесило наше преступление и назначило наказание. Стоит ли нам мучиться, думая, что наказаны мы чересчур легко? Ты бы мучился? Пойди найди мне, к примеру, каторжанина, который признался бы тебе, что наказан недостаточно. Не стоит ломать над этим голову, сын мой. Существуют люди, которых подобные размышления кормят. Общество позаботится о себе и без твоей милости. Ты приносишь куда больше пользы, образцово исполняя свою работу. Допустим, впрочем, что существует преступление, до сих пор не выясненное и обществу неведомое, которое причиняет ему какие-либо неудобства. Тогда твоя решимость была бы понятнее. Мы смогли бы оценить и принять твою позицию. Но в данном случае это не так. Все прекрасно известно и забыто, сын мой. Да, да, забыто! Иное дело, если тебе вздумалось стать историком. Но судить дела давно минувших лет – также не в компетенции историка. Ты говорил, что беседовал с историками, спроси их об этом. Ты идешь пустым, бесплодным путем, ведущим в тупик. Задумайся. Однако повторимся: мы уже ответили за бессмысленную (в некотором аспекте) гибель этих солдат. Вина имела место, но ее уж нет. Она искуплена.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза