Взгляни на меня

Иногда воспоминания, скрытые за чертой травмы, просачивались совершенно неожиданно, словно по определённому сигналу вспыхивали и выбивали меня на мгновения из осязаемой реальности… Пока я поворачивала ключ в старом скрипучем замке, в голове из небытия выплывал вытянутый треугольник на месте оторванного куска обоев на кухне. Он похож на отпечаток карты затерянного в океане необитаемого острова. Мама залепила этот треугольник плакатом с тремя безумными обезьянами. Их ярко очерченные силуэты были нарисованы вокруг изгибающегося оранжевого огня, в котором жидким облаком растекались пластинки неизвестных исполнителей. Цвет молчания неведомой музыки, как аккорд одиночества. Мегуми Асаи, мамина подруга, после её смерти ставшая моим опекуном, стащила этот странный, слегка потрёпанный плакат из прокуренного ночного клуба и подарила мне. Первое, что я нарисовала, взявшись за наточенный карандаш, – обезьяны, запечатлённые в неведомом танце. Искажённые существа, лишённые выбора и цели, увлечённые лишь бессмысленной пляской. Всякий раз, как мама уходила зарабатывать деньги, я дышала выдуманной жизнью призрачных обезьян. Придумывала сюжеты их судеб, пыталась нарисовать в других позах и цветах, откидывала в сторону заштрихованные листы бумаги. Сочиняла истории о том, что где-то очень далеко жили в недосягаемых землях люди с пустотой вместо лиц. Спустя годы я увидела такого человека в косом прямоугольнике забрызганного водой зеркала. И мир стал походить на вязкое болото расплавленных пластинок. Мир, стремящийся ко дну.

Вопрос Тома о районе, в котором я родилась, вызвал душащую изнутри жгучую злость. Я не могла подобрать исчерпывающих причин, боялась объяснить её природу и возненавидеть себя ещё больше. Злость – ответная реакция на попытку разобрать душу на кусочки, заставить оглянуться на развалины трепещущего мира прошлого, я продолжала носить его в себе, как в захлопнутом футляре. Забыть никак не получалось. Исколотые грязными иглами, пропахшие дымом и отчаянием шлюхи с хронической бессонницей. Они падали в лужи рвоты, застревали между наслаждением и смертью, раздвигали ноги и захлёбывались спермой хохочущих ублюдков, швырявших им в лицо пакеты с разбавленным героином. Наркодилеры устраивали драки, увидев наглых чужаков, рискнувших торговать на их территории. Истошные крики вперемешку с выстрелами рассекали улицы в мутно-жёлтом свете фонарей. Затем всё затихало, застывало в глубине изувеченных тел, брошенных на дороге… Форест Гейт забился прогрызающим плоть паразитом в прямо подкорку. Стал частью пульса. Возвращаясь на каникулах домой, я редко выходила на прогулку или за продуктами, хоть порой и шаталась по улицам в сомнительной компании, когда становилось невыносимо. Но чаще я просто залезала, угрюмая и неразговорчивая, с рваной книгой на подоконник. Сквозь мелкие царапинки на стекле наблюдала за утренней суетой, перетекавшей в бурлящее безумие вечера. Наблюдала за людьми. Они в беспокойстве и спешке спотыкались, ненароком задевали друг друга. То замедлялось, то нарастало движение, подростки в банданах и перевёрнутых кепках собирались в пёстрые стаи и исчезали, подчинялись жажде развлечений и запретных взрослых удовольствий, отравляющих и слепящих.

Однажды один из темнокожих парней посмотрел в сторону верхних этажей и обратил на меня внимание. Долго разглядывал, с подозрением прищурившись, и потом с грубой ухмылкой поманил пальцем и указал на ширинку широких джинсов. Я тут же спрыгнула с подоконника, резко задёрнула шторы. Отрезала себя от пугающего непредсказуемого мира за кирпичными стенами. Залезла на низкую кровать, подтянула колени к подбородку и только тогда заметила: упавшая на пол книга совсем расклеилась и напоминала обломки разрушенного дома. В тишине маленькой комнаты громыхнул отзвук смеха, доносившийся с улицы. Эта омерзительная компания внизу наверняка знала, кем работала моя мать. Возможно, их уставшие от тошнотворной рутины отцы частенько наведывались в отель и пользовались услугами Жаклин Энри. Представляли себя властелинами Вселенной, вколачивая проститутку во вмятины кожаного дивана.