Взгляни на меня

– Тебя только это интересует?

Я включила электрический чайник, села за стол, провела ногтем по серебряной тарелке с тремя уцелевшими кусками яблочного пирога, половина которого сгорела в духовке – вчера я ненароком задремала, навалившись на подоконник.

Том опустился на стул напротив и возразил:

– Вовсе нет, но нужно же с чего-то начинать разговор. Чем не вариант?

– А я не обещала, что обязательно расскажу… Тот крохотный эпизод покажется пустяком, глупостью, если упустить всю предшествующую историю, а она действительно очень долгая и печальная. Хочешь испортить себе настроение?

– Нарочно нагнетаешь?

– Мне ещё ни разу не приходилось говорить об этом вслух, подбирать подходящие слова, выцарапывать их из сердца. Эту правду никто не знает. – Я сгребла на край тарелки засохшие крошки, унимая раздирающее волнение. – Никто из нынешних друзей понятия не имеет о том, что со мной творилось в прошлом, какая дорога привела к убогой забегаловке, где с пивом смешиваются мёртвые надежды, бесстыдство и опьяняющая ложь.

В пристальном взгляде Тома мелькнуло сомнение, а в чуть стихшем голосе сквозила осторожность.

– Я не буду настойчиво требовать, Вивьен. Мы запросто можем обсудить церемонию или…

Но он не успел договорить. Безрассудная смелость стиснула сердце, вынуждала рассказывать с отвращением и полыхнувшей внутри ненавистью к тому отрезку прошлого, пропитанного сумраком и чушью:

– Но в общих чертах, думаю, получится обрисовать. Работа официантки – совсем не то, к чему я отчаянно стремилась. Знаешь, я училась в Гилдхоллской школе музыки и театра. Хотела стать актрисой, примерить более увлекательную и насыщенную жизнь множества персонажей, вышвырнуть себя из собственного тела. Зарыться в чужую драму и избавиться от ползущих по пятам призраков. Назови мне человека без демонов, и я выскребу всю зарплату на памятник такому завидному спокойствию, дням без сожалений и ужаса. У меня подобного багажа даже слишком много, Том. А тогда я хотела обучаться актёрскому мастерству и нарисовать себе лицо, быть кем-то значимым и не похожим на своё отражение… Впереди был последний год, один единственный рывок – и я крепко ухватилась бы за оживающую мечту, поселилась бы на сцене и обрела гармонию. До сих пор отчётливо помню серые тона Силк-стрит и будто стеклянные, рвущиеся ввысь здания, в которых сияют небо и солнце, приветливо сверкает будущее… Но что-то сломалось, треснуло. Я… – в горло вцепилось признание о пристрастии к алкоголю, но так и осталось застрявшим камнем. – Я начала смотреть на мир под другим углом, и поэтому пришлось бросить учёбу, встроиться в новый ритм. А это постепенно меняло прежние привычки, лишало возможности повернуть назад. Возможно, наша первая встреча случилась бы под сводами театра, где-нибудь на соседних креслах в зрительном зале, при совершенно иных обстоятельствах. Но это произошло несколько лет назад в самой гуще толпы на шумной улице, когда ты ещё не был известен на весь мир, а я уже была никем. – Ощутила дуновение истёртого воспоминания, случайное столкновение с кудрявым незнакомцем. – Я едва не сбила тебя с ног, и мы застыли примерно на полминуты, внимательно разглядывали друг друга. Ты в недоумении слегка коснулся моей куртки. Но я испуганно бросилась бежать. Решила, что наткнулась на одного из тех опасных и безжалостных людей, от которых надеялась скрыться.

Вода в чуть ли не подпрыгивающем чайнике громко забулькала, и он выключился, продолжал тихонько сотрясаться, как разбуженный вулкан. Том, очевидно, мысленно перебирал отзвуки рассказа, прижав согнутый указательный палец к напряжённым губам. Улавливал эхо скрытого смысла, видел осколок размытой жизни. Он словно слышал гораздо больше, чем я сумела сказать.

– Ну как, интересно? – с горечью ухмыльнулась я.

В его бездонном, щемящем молчании угадывались тающие отголоски воя улицы, шаги по зернистому асфальту и оборванный вдох. Сожаление и попытка понять.

Я прикусила язык.

Обрывок 9

И вдруг Том улыбнулся. Легко, едва уловимо, чуть приподняв уголки поджатых губ. Невесомая, тающая улыбка, как блёклый, небрежно выведенный штрих исчезающего рисунка дождя на стекле. Улыбка, которая будто и вовсе не принадлежала ему, напоминала тревожный отсвет бури, рассекающей дымку горизонта. Казалось, можно было подойти, сорвать тусклую улыбку-печать и разглядеть за ней зияющую рану.

– Ты хотела стать актрисой?

Осколок нечаянного упрёка.

– Когда-то… – выдох очертил сожаление и стыд. – Я видела в театре отдельный загадочный мир, некую параллельную вселенную, где боль – это всего лишь средство выражения, въедающаяся краска, которой завершают созданный образ, а твоя предыстория теряет смысл, тает среди декораций. Я мечтала играть на сцене, отворачиваясь от себя.