Взгляни на меня

– Только не на кухне, это святое место, – я, будто задумав отступить, свернуть с едва обозначенного пути, села обратно на стул и сменила направление разговора: – А вообще, если взбрело в голову обсудить мою жизнь, то лучше бы ты спросил, например, о детских развлечениях. И я бы с удовольствием сказала, как мы с друзьями успешно утаскивали упаковки фруктового мармелада, шоколад и прочую сладкую дребедень из супермаркета. Даже устраивали соревнования между улицами. Постоянно выясняли, кто больше вынесет и не попадётся с добычей на выходе. Но несмотря на такое невинно-криминальное прошлое, у меня не осталось никого из Форест Гейта. Наверно, потому, что мы с той беспечной и дерзкой шпаной совсем и не были настоящими друзьями, а лишь кучкой скучающих детей, обречённых страдать от изъянов самовоспитания. В компании мы ощущали себя нужными, значимыми, пока семьи распадались, а дети становились мусором на обочине существования невыносимых взрослых.

– И ты руководила бандой охотников за мармеладом? – Том не заострял внимание на мрачных деталях, цеплялся за фрагменты, в которых сквозил свет.

– А я похожа на лидера? – с каждым мигом, пропадавшим в бездне времени, я забывала о намерении заварить чай, дать Тому ещё один непрозвучавший повод остаться. – Я была младше всех и выполняла функцию кармана, если можно так выразиться. Остальные же прикрывали меня и наблюдали за охраной.

– Я так понимаю, вас не удалось поймать?

– Мы были бессменными чемпионами без угрызений совести.

В мутном облаке памяти мелькнули сияющие лица, ослепительные улыбки, разорванные жестоким временем, смытые героином, прибитые развалившейся верой. Мечты, сгнившие вместе с охапкой остывших внутренностей. Мы замерли пылью в воздухе: несостоявшийся архитектор задыхался от приливов идей, закручивал травку в обрывки нереализованных проектов; балерина шагнувшая с балкона, выбрав свободное падение своим дебютом и финалом; музыкант, продавший гитару с автографом Джо Перри5, ту самую гитару, которую называл своей душой… Не все сумели собрать себя из пыли и не рассыпаться вновь. Достойные большего, мы, нетерпеливые чужаки, выбирали непроходимые тропы, боялись счастья, не доверяли честным людям и слишком поздно затевали борьбу с заблуждениями, уводящими в тупик.

Том почтил потерянных охотников за мармеладом секундами задумчивого молчания, которое вывело его к тревогам и веселью исчезнувших лет.

– Знаешь, я хоть и не занимался мелким воровством, но в юности тоже любил ступать по тонкому льду, творить что-нибудь такое, от чего непременно дух захватывало. Нечто противоположное строгости и понятиям о правильном – всему, чем пропитано обучение в приличном заведении, – в печальных нотах рассказа, набросавшего размытый силуэт, улавливались переливы сожаления и тоски по тем годам, которые не стискивали горло, давали вдохнуть полной грудью. – Безусловно, я ценил образование, стремился к самосовершенствованию и не желал разочаровать родителей, но простой мальчишка внутри меня жаждал приключений. Помню, мы с моим другом Митчеллом начали звонить незнакомцам, наугад набирая номер, и однажды мне ответила девушка по имени Донна. Она плакала и повторяла слово «спасибо», никак не могла остановиться. Я набирал произвольную комбинацию цифр, пока Донна держала нож над запястьем. Наша глупая игра предотвратила самоубийство и подкинула встречу с необычным человеком. Донна отчаянно ощупывала все острые грани жизни. Её отец владел сетью итальянских ресторанов, гордился разросшимися виноградниками, а мать выступала в джаз-клубах, и все были довольны и спокойны, но какое-то навязчивое безумное желание выталкивало Донну из выстроенного вокруг неё мира, выбивало из колеи. Подружившись с нами, прожигая лето до возвращения в Чикаго, Донна, как мне казалось, постоянно искала то, что может сломать её.

– Зачем? – я вдруг ощутила кровавый привкус дней, истраченных на поиск уязвимости.

– Она бы и сама не дала чёткого объяснения. Но я считал, что Донна была зависима от риска, хотела узнать свой предел, будто что-то упрямо доказывала или отвергала.

– У неё получилось?

Том посмотрел на меня в захлестнувшей его изматывающей растерянности. Он словно услышал неприятный, обезоруживающий вопрос. Вопрос без ответа жестоко загонял в угол, но Том всё же сказал:

– Мы очень давно расстались. Она ушла, забрав с собой все странности и стремления. Теперь до глубины причин и следствий не добраться. И недавно мне подумалось, что у вас с Донной есть поразительные сходства, – Том впился пронзающим взглядом, способным содрать душу. Впервые я испугалась того, что во мне мог различить другой человек. – Но ты уже знаешь, что именно тебя сломает.

– Прыжок с лестницы? – неловкий, неестественный смех вклинился неуместным шумом, раздражающей помехой.

На губах Тома вспыхнула неповторимая улыбка, нежная и завораживающая. Подведённая черта, растёкшаяся капля дождя, оттенок сострадания. В ней затаилась тень разбуженной страсти, упоительной и мятежной.