Взять живым!

Василий огляделся. Небольшая изба, бревенчатые стены обтянуты старыми простынями. Кузьма с забинтованной головой сидит на соседней койке. Напоминает:

– Это я, Кузя Пряхин. На плацдарме вместе хрицам прикурить давали. Помните?

«Помню… Теперь все помню. Только чем там кончилось? Не сбросили нас в Днепр?»

– Как фор… форсир… – У Василия не хватило сил выговорить это длинное слово.

– Порядок! Хворсировали! Наши жмуть на запад! – прокричал Кузя.

И Василий почувствовал, что засыпает. Спокойно засыпает, а не теряет сознания.

«Не напрасно, значит, стояли мы насмерть!» – как в тумане, проплыла последняя мысль.

Ранение у Ромашкина было не опасным, а контузия оказалась тяжелой: голова была какая-то пустая, он ничего не соображал. Потом выяснилось, из-за смертельной усталости, не спал же трое суток. А когда отоспался, отмылся, побрился, все как рукой сняло. Через неделю встал.

Полевой госпиталь располагался в деревне; избы – палаты, клуб – столовая, правление колхоза – штаб госпиталя. Меж рубленых домов мелькали сестры в белых халатиках. Раненые в нижнем белье шкандыбали на костылях по садам и огородам – приелась окопная пресная пища. Яблочко, морковка, паслен у плетня – все это лакомство. Местных жителей в деревне не было: то ли фашисты истребили, то ли угнали, а может, ушли сами, когда наши отступали на восток.

Проворный Кузьма приносил Ромашкину репу, а однажды притащил пригоршню розовой малины.

– Ешьте, товарищ старший лейтенант. Солдаты все кусты по краям начисто обобрали. А я в заросли полез – колется, проклятая, не пускает, но лез, – сам наелся от пуза и вот вам набрал…

– Кто здесь Пряхин? Иди в штаб, вызывают! – крикнул от двери посыльный, такой же, как и все, раненый, с бинтами на шее и в белых подштанниках. Только заношенная красная повязка на руке показывала, что он при исполнении служебных обязанностей.

– Зачем это я понадобился? – изумился Кузьма.

– Иди, там узнаешь, – сказал Василий и тревожно подумал: «Уж не похоронка ли? Может, у него брата убили. Или отца…»

Пряхин убежал. Он всегда передвигался бегом.

А по деревне уже гуляла новость:

– Героя дали!

– Кому?

– Да тому конопатому, у которого башка в бинтах.

– Говорят, здорово на плацдарме воевал, полку переправу обеспечил…

Пряхин вернулся в хату, сияя глазами, словно голубыми фарами. Подбежал к кровати Василия, виновато затараторил:

– Как же так, товарищ старший лейтенант?! Кабы не вы, нешто я удержал бы тот плацдарм? И теперь вдруг я Герой, а вы нет. Не по справедливости получается.

Смотрел Ромашкин на его веснушчатый нос и сияющие голубые глаза, на бинты, испачканные у рта борщом, на рубаху с тесемками вместо пуговиц, и не верилось, что это Герой Советского Союза, тот самый Пряхин, которого он когда-то не взял в разведку.

– Поздравляю тебя, – с чувством сказал Ромашкин.

– Чего же поздравлять-то?.. А как же с вами? Напишу товарищу Калинину, не по справедливости выходит.

– Брось ты кудахтать. Рассказывай по порядку.

– Ну, вызвали, я доложился. Сказали, указ, мол, есть, и звонок по телефону был: как поправлюсь, ехать в Москву за высшей наградой… А что, если я там, в Кремле, скажу про вас Калинину?

– Не надо. Там не полагается об этом говорить. Начальству виднее, кто Герой, кто нет. Да ты сам вспомни, через какое пекло прошел. Заслужил. Не сомневайся!

– Так вы же рядом были и командовали больше меня.

– Разберутся…

Пряхин стал знаменитостью в госпитале. Ему выдали все новое со склада – белье, простыни, даже одеяло. В процедурной девушки размотали на его голове бинты, чтобы взглянуть на Героя. Им открылась веснушчатая лукавая физиономия с щербатыми зубами и озорными голубыми глазенками.

Девушки захихикали, и каждая втайне отметила: «А он ничего, симпатичный…»

Ромашкин радовался за сержанта, а в глубине души копилась обида: «Что же получается? На плацдарме всеми командовал я. И Пряхиным командовал. Но вот Кузя Пряхин – Герой, а меня обошли». Захотелось сейчас же уехать в полк. Не для того, чтобы выяснить, как все это произошло: неловко стало находиться рядом с Пряхиным – и ему радость омрачаешь, и у самого душу саднит.

Только каким образом выбраться досрочно из госпиталя? В прошлый раз, под Москвой, помог военврач. Там учли гибель отца, подавленное состояние. Здесь никто не поможет, причин нет.

Однако разведчик и в своем тылу остается разведчиком – он наблюдательней и находчивей других.

В госпитале работников не хватало, раненые многое делали сами. Как только встал на ноги, берись за работу: на кухне, в управлении, в палате. Медсестры перевязывали только не ходячих. Остальные сами разматывали бинты, стирали их, сушили на деревьях. Раны показывали врачу, он говорил сестре, какую наложить мазь, сестричка мазала, а перевязывали сами друг друга.

Ромашкин постоял в процедурной, послушал разговоры. Многие просили выписать их раньше, но врач – пожилой, толстый, в очках с массивными, точно лупы, стеклами – говорил:

– Полежишь еще десять дней. Все. Иди.

Были и такие, кто не прочь оттянуть срок выписки.