Взять живым !

Блиндаж командира полка приятно удивил Ромашкина. Здесь можно было стоять в полный рост, и до накатов оставалось еще расстояние на две шапки. Стол хотя и из ящиков, но на нем яркая керосиновая лампа с прозрачным пузатым стеклом, алюминиевые кружки, а не самоделки из консервных банок, настоящие магазинные стаканы с подстаканниками и чайными ложками. В углу блиндажа топчан, застланный серым байковым одеялом, и даже подушка в белой наволочке. И, что уже совсем невероятно, у самой лампы, хорошо ею освещенная, лежала на блюдечке неведомом откуда попавшая в такое время на фронт половинка желтого лимона. Василий увидел лимон и сразу ощутил его вкус и даже конфетный запах, хотя на столе конфет не было.

Стараясь не перепутать последовательность слов в рапорте, он доложил о прибытии.

- Покажись, герой, - весело сказал Караваев и пошел ему навстречу.

Василий покраснел, думая о своей затасканной шинели: в нее так въелась траншейная земля, что никак не удавалось отчистить бурые пятна. Он втянул и без того тощий живот, напряг ноги, выше поднял подбородок, чтобы хоть выправкой слегка походить на героя.

- Хорош! - похвалил майор и крепко пожал ему руку.

Комиссар Гарбуз тоже откровенно разглядывал Ромашкина:

- Раздевайся. Снимай шинель, - дружески предложил комиссар.

Ромашкин смутился еще больше. Он не предполагал, что его так примут. Думал, поблагодарят - и будь здоров! А тут вдруг: раздевайся. Он же не раздевался почти полмесяца! Правда, все это время на нем был полушубок. Только собираясь в штаб полка, Василий решил надеть шинель. Казалось, в шинели он будет стройнее, аккуратнее. И, переодеваясь, с отвращением увидел, какая на нем мятая-перемятая гимнастерка. Предстать в ней сейчас перед командиром полка и комиссаром казалось просто невозможным.

- Может быть, я так?.. - пролепетал Ромашкин.

- Запаришься, у нас жарко, - резонно возразил комиссар. - Снимай!

Пришлось подчиниться. Василий беспрерывно одергивая гимнастерку, но она снова коробилась и будто назло вылезала из-под ремня.

- Ладно, не смущайся, - ободрил командир полка, - с передовой пришел, не откуда-нибудь. Садись вот сюда, к столу.

И, едва он присел, опять загремел голос Гарбуза:

- Расскажи-ка о себе, добрый молодец. Мы, к стыду нашему, мало тебя знаем.

- Погоди, Андрей Данилович, - сдержал его Караваев. - что ты сразу за дело? Давай лейтенанту сто граммов поднесем: и с мороза он, и с Новым годом поздравить надо, и за умелые действия отблагодарить.

- Согласен, Кирилл Алексеевич.

- Гулиев, флягу!

Чернобровый, со жгучими кавказскими глазами ординарец мигом оказался возле стола и налил в стакан.

- Пей, герой, согревайся, - сказал Караваев.

Василию вспомнилось, каким недопустимым проступком в училище считалось "употребление спиртных напитков". А сейчас майор сам предлагает ему сто граммов. И он, лейтенант Ромашкин, возьмет вот и выпьет прямо на глазах у командования...

От волнения Василий не почувствовал ни крепости, ни горечи водки.

Командир пододвинул ему тарелку с кусочками колбасы и сала.

- Закуси. И давай рассказывай!

- Рассказывать-то нечего, - пожал плечами Ромашкин. И снова, подумал, какая ужасная на нем гимнастерка, к тому же еще там и сям шерсть от полушубка.

- Ну, ясно, скромность героя украшает, - поощрительно улыбнулся Гарбуз. - А все-таки расскажи ты нам, лейтенант, где жил, учился, когда в полк прибыл.

Василий рассказал о родном Оренбурге, об училище, о команде, с которой прибыл сюда впервые, о ранении и возвращении в полк после поправки.

- Значит, ты еще и ветеран наш! - воскликнул Гарбуз. - Вот, Кирилл Алексеевич, как мы кадры изучаем: лейтенант в полку со дня формирования, боевой парень, а для нас это новость.

- Побольше бы таких новостей, - сдержанно сказал Караваев. - Патриот полка - это похвально.

Василий опустил глаза. Знал бы командир, какой он "патриот полка"! Из резерва командного состава все стремились вернуться в свои части. А он, Ромашкин, вспомнил, как в первом же бою выбило здесь его товарищей по училищу, представил на миг свирепого ротного Куржакова, и не захотелось ему сюда возвращаться. Но в отделе кадров пожилой майор, вскинув на Ромашкина усталые глаза, спросил:

- Тоже небось в свою часть хочешь? - И, не дожидаясь ответа, пообещал: - Сделаю. Полк искать не придется - до него рукой подать. Приходи после обеда за предписанием.

Так он и попал снова в роту Куржакова. И ему теперь ставят это в заслугу. А где она, заслуга? Однако опровергать ничего не стал - не хотел обидеть командира.

Тайком одергивая злосчастную гимнастерку, Василий думал с тоской: "Уж скорее бы отпустили... Но, если ранят вторично, обязательно буду искать свой полк. Не из-за того, что за это хвалят, и не потому, что знаю теперь здесь и Караваева, и Гарбуза, и бойцов своего взвода. Главное - они знают меня: кто я и на что способен. Оказывается, это очень важно".

- В гражданке, до войны, как жил? Кто отец, мать? Кем стать собирался? - продолжал расспрашивать Гарбуз.

На эти вопросы ответил, вздохнув: