Взятие Крутоторска

Сестрички, врачи и соседки по палате удивлялись тому, что так громогласно, поставленным голосом от имени правительства поздравляют какую-то Таю Нежданову. Записку передали им, и теперь газетчики её рвали из рук друг у друга, чтоб удостовериться, что действительно у Таи мальчик 4800 граммов весом.

Тая ломала голову, как редакционные догадались, что попала она в роддом?

Потом узнала, что требовательная и непримиримая Дарья Савельевна всё-таки отыскала человека, как она сказала, с темпераментом Ноздрёва Жеку Тютрина, и упрекнула за то, что не знает тот о рождении сына.

– Она сказала, что уехала в Эстонию, – пытался оправдаться Жека, но не на таковскую напал. Никаких оправданий не принимала Дарья Савельевна.

– Город-то наш невелик, все всё друг о друге знают, а ты Эстония, Эстония. Обрюхатил девку и в кусты, где совесть у тебя?

Жека покряхтывал, не зная, что ответить. Поскольку разговор происходил в редакции, Жеке сберечь постыдную тайну не удалось.

– Таис родила? – полюбопытствовал Олег Смолев. – Ну ты, Жека, даёшь.

– Молоток, – коротко похвалил Костя Федосов. – Надо навестить.

И тут Жека развернулся. Должен он, если не оправдаться полностью, то смягчить свою вину. Конечно, пойдёт в роддом, передачу отнесёт, а ещё возьмёт у знакомого милиционера «матюгальник».

И вот появились целым шалманом у роддома.

Даже милиция, встревоженная мегафоном, приезжала, но Костя Федосов представился и объяснил, что готовится репортаж для газеты о рождаемости. И вот интервью прямо с места события. Милиция откозыряла и была такова. Газетчиков тогда уважали, а фамилия Кости была на слуху.

Однако после выписки Тайку в общежитии никто не тревожил, и вывозила её та же Даша Садакова. Непонятен был переполох, устроенный возле роддома

Тая заботилась о своём сынуле, названном Толиком, мыла, кормила, любовалась, даже определила, что он на Жеку похож.

Многое прояснилось, когда заскочила в общежитие Жекина сестра Тоня. Принесла для племянника погремушку, погулькала над личиком, а потом напустилась на Жеку:

– Я давно его разгадала. Он говорит, что понимает женскую психологию, а я не верю. Он ведь просто знает, как ульстить. Голосом своим глубинным стишок-другой прочитает, в блокноте профиль набросает. Вот ты какая красавица. На гитаре потренькает. Девка и растает. Вот и всё обольщение. Ну и вид-то у него товарный, как моя Диевна говорит:

– Экой красавец глаз положил, дак как за ним не идти.

Таю удивили Тонины суждения. Оказывается, она не такая простоватая деваха, как казалось ей. С умом да ещё добрая. Во всяком случае к ней всегда добра. И про Жеку всё правильно говорит. Осуждает.

В следующий раз ещё больше рассказала Тоня о брате. Оказалось, что Жека был женат. Сын у него есть. Развёлся с той женщиной, от алиментов бегает.

– Дурак наш Жека, – резала Тоня. – Тут решил он облапошить богатенькую фифочку, которая на практике в отделе была. Везде с Жекой ходила. Он её учил, как интервью брать. Завёл как-то к нам домой, чтоб поближе познакомиться. А той наша трущоба на фиг нужна. Она в «Дворянском гнезде» живёт, там, где все шишки. Она губки скривила. Даже Жекины музыкальные записи не помогли и профиль карандашом. Губки скривила и всё, как обрубило. Оказывается, отец-шишка узнал, кто такой Жека, где живёт, и приказал дочке выбросить из головы воспоминания о нём.

– Вот теперь Жека опять свободный и вольный, – разоблачала Тоня брата. – Говорит, что только тебя любит, а больше никого.

Для утешения, наверное, про любовь-то сказала.

Толик уже делал первые шаги, чего-то лепетал. Вот устроит его Тая в ясельки и снова пойдёт в цех. Колясочку обещала соседка по общежитию недорого продать. Подержанную, но она и в этой повозит, а Толик не обидится. Поймёт, что мамка одна его растила.

Из Несваричей пришла горькая весть. Сообщала Ленка, что две недели назад умерла бабушка Анюта, а потом и дед Степан преставился. Тая не сдерживала слёзы. Обидно было, что она такая неблагодарная, не смогла навестить любимых своих деда и бабушку – самых дорогих после матери людей. «Дедушка-то, наверное, чувствовал приближение смерти, – писала Ленка. – Похудел. От носа к уголкам губ прорезались морщины. Как-т прилетел к окошку и сел дятел-желна и ну поклёвывать переплёты рам, стучать клювом.

– За мной ведь явился, – сказал дедушка.

– Да что ты выдумываешь? Просто есть захотел, а ну кыш отсюда, – взмахнула я рукой.

А теперь вот вещей птичка-то оказалась».

«Ленка-то как поумнела», – отметила про себя Тая. – А я и её не видела года два».

И вот неожиданно, когда перестала Тая ждать Жеку, объявился этот, по словам Даши, человек с темпераментом гоголевского Ноздрёва, в общежитии с сестрой Тоней.

– Где мой богатырь? – заорал он уже в коридоре.

– Тише, спит Толик, – погрозила пальцем Тая.

Жека сбросил кеды и в носках на цыпочках подошёл к коляске.

– Вылитый я, – самодовольно объявил он. – Нос и волосы мои. А глаза какие?

– Твои, – сообщила Тоня. Тае было не по себе, что сын от неё ничего не унаследовал. Видно, иссякла персидская кровь, о которой говорил дед Степан. Но всё равно её сынуля.