— Слышите? Это значит, что рейхстаг возьмём. Я как бывший политработник ручаюсь!
Начальник штаба дивизии сказал, всматриваясь:
— А что там тёмное, подальше за мостом?
— Местные жители определили — гиммлеровская канцелярия. Думали мы пробраться по-над берегом, да нельзя. Слева прикрывает, видите, противника квартал домов. Вот и ждём темноты.
Зинченко помолчал, вздохнул и добавил:
— Трудности такие, что несколько раз труднее любой ответственной высотки. Все постройки с подвалами, отовсюду огонь. И если не мины, так противник водку норовит подбросить. Идём втесную с танками и самоходками. Без них бы беда! Танки бросают гранаты из люка — в подвал. Слепят противнику глаза. Тогда проходим. А чтоб к мосту пробиться, пришлось пушками превратить тридцать четыре дома в пыль. Тридцать четыре дома. И тогда только прошла через эту пыль пехота.
И он сказал:
— А рейхстаг всё-таки возьмём! Сами знаете, командиру полка редко приходится бывать в боевых порядках, а тут, кажется, придётся.
― Сам не ходи, Зинченко! Пошли заместителя!
3инченко сказал:
— Самому взятием рейхстага выгоднее командовать из гиммлеровской канцелярии или какого дома поближе. Значит, за мост «Мольтке-младший» выйти надо, потому что рейхстаг приказано взять лично мне. Никакому заместителю нельзя поручить.
Начальник штаба дивизии пожал ему руку и сказал, отвернувшись:
― Ну смотри, Зинченко!
Начальник штаба говорил, дрожа от волнения, с напряжением подбирая слова, и в словах его слышалось опасение, что полковник не будет беречь себя; предупреждение — веди себя умно; угроза — плохо будет, если подведёшь дивизию. Он ушёл, и сразу же появился капитан, начальник разведки, который сообщил, что к рейхстагу выброшено два авиадесанта. Десантам лично фюрером поставлена задача: удержать рейхстаг во что бы то ни стало, не пустить к нему русских. И теперь в рейхстаге свыше двух тысяч отъявленных головорезов-эсэсовцев и зарядов столько, что они бьют фауст-патронами по каждому отдельно появляющемуся красноармейцу. Да и то, шутка сказать, у них две тысячи, а у нас в полку, дай бог, несколько сотен наберётся… потери большие…
Полковник Зинченко сказал, указывая на тот берег:
― А кто там ходит по берегу?
Капитан пригляделся, улыбнулся и проговорил:
— Славяне! Наши!
― Ну то-то! Раз ходят славяне в одиночку, там будет ходить и весь полк!
И он сказал, обращаясь уже ко всем офицерам, которые были около него:
— Наступление такое, что нам одна надежда: на солдат. А солдата учить наступлению сейчас не нужно. Он сам проберётся. Его только прошу не торопить. Надо, чтоб солдат мог подумать, выбрать половчее место, а там он так рванёт, что не остановишь. Однако, товарищи, пехота на той стороне, а танки и артиллерия из-за баррикады — на этой. Поэтому наша главная артиллерия — граната, и давайте выбивать Гиммлера из его канцелярии гранатами.
Всю ночь шёл бой за канцелярию Гиммлера.
К шести часам утра помещение её было очищено.
Но танки и артиллерия по-прежнему не могли пройти через мост «Мольтке-младший», хотя сапёры и работали всю ночь.
Соседи, наступавшие вместе с Зинченко, были так близко, что артиллерийские снаряды падали в расположение его полка и даже засыпало землей двух его офицеров.
Наконец в 8 часов утра 30 апреля сапёры расчистили и вторую баррикаду у моста «Мольтке-младший». Потащили танки и артиллерию через мост.
— По рейхстагу били все, — сказал Зинченко, — но попадали или нет — другое дело. Теперь наш полк будет бить по рейхстагу наверняка.
И слова его повторил с упоением весь полк.
Когда все танки и пушки миновали баррикады, Зинченко приказал готовиться к артиллерийскому огню.
― На два часа дня сего 30 апреля 1945 года, — сказал он, — назначаю штурм рейхстага.
Внимание, утомлённое непрерывным боем, соблазнялось любым зданием, которое вырисовывалось впереди. И Зинченко отвергал эти здания — нет, не рейхстаг! И в 8 часов утра он ещё думал, что здание рейхстага дальше. Но карта утверждала другое, и перед ним, со всей законностью графики, выступал огромный дом, чертовски приспособленный к защите.
Зинченко, пожимаясь от озноба и волнения, сказал по телефону в дивизию:
— Товарищ 31. Видим большое серое здание. Я по карте вижу настоящий… рейхстаг.
— Всмотрись хорошенько, — ответили ему из дивизии,― чтобы нам не ошибиться.
Зинченко приказал вызвать из подвалов двух — попочётнее — жителей Берлина.
Ввели двух немцев. Один, белокурый, с томными глазами и сливочным цветом лица, по-видимому, чиновник, старался говорить по-французски. Второй, низенький, седенький старичок во фраке, с цилиндром под мышкой, но без манишки и галстука, немедленно начал показывать нотную тетрадь и закричал, что он музыкант, что он играл только Бетховена, Бетховена, Бетховена. Он непрерывно кланялся и старался обойти полковника, чтобы поклониться ему со всех сторон
― Что это? — указывая на серое здание, спросил Зинченко.
Немцы в городе ответили:
— Кайзер ― рейхстаг.