Взятие Рейхстага

— Теперь спрашиваю вас как командир и старший товарищ. Лезть помимо прочего ещё и на купол. А купол — метров десять, побит, поковеркан, ползти под огнём, по стропилам, железу и даже не знаю по чему. Поджилки трясутся — признавайтесь! Тогда поручу другим. А дойдёте — прославитесь вовеки. Народ вам скажет спасибо. Ну?!

По щекам и вискам красноармейцев катился крупными каплями пот. Теперь они задание знали точно и не боялись, а пот катился от того, что они думали, как бы им получше, — и для полковника и для всей страны, — выразить свою мысль, что они не боятся. Пауза затягивалась. В соседней комнате кто-то резал хлеб и стучал ножом о доску, и звук был такой, словно скрипели вёсла в уключинах. На плечи полковника накинута шинель, голова его отброшена назад, и оттого лицо кажется длинным.

Наконец Егоров сказал:

― Товарищ полковник! Раз приказано, я должен умереть, но задачу выполню!

— Безусловно водрузим, товарищ полковник! — сказал Кантария.

И было в тоне их голоса что-то такое, отчего Зинченко, не в силах преодолеть волнение, быстро поднялся на носки сапог, затем опустился на каблуки, подошёл к солдатам, поцеловал их и сказал:

— Будем торопиться, товарищи, добивать врага!

Офицеры и солдаты, средних лет и молодые, падали раненые, отчаянно и горестно стеная или, наоборот, молча, стиснув зубы. Они падали, повисая на ступеньках лестниц, в комнатах, в коридорах рейхстага. Многие из них умирали. И случалось, умирая, они обращались со словами команды к другим. В полку Зинченко во время жестоких боёв были серьёзные потери. И однако батальоны шли вперёд, разрезая рейхстаг пополам — не по вертикали, а по горизонтали, Офицеры и солдаты ползли, бросая гранаты, стреляя, ругая противника, браня тех, кто отстаёт. И наконец два батальона выскочили на противоположную сторону рейхстага, выскочили, глянули друг на друга широко раскрытыми глазами и засмеялись от счастья. За спинами их гудел и ревел рейхстаг. Половина неба была искристо оранжевого цвета, а колонны, среди которых они стояли, и разбитые латы рыцарей — статуй, свергнутых снарядами с крыши рейхстага, отливали синим, и в этом смещении цветов лица людей казались голубыми.

― Куда ж теперь подаваться? — раздался чей-то горячий и молодецкий голос.

— Полковник приказал: подаваться наверх! Должно быть, там у него главная сила.

Но вскоре выяснилось, что наверх ушла меньшая часть немцев, а большая осталась внизу, в подвалах. Там же находится немецкий лазарет и штаб по защите рейхстага. В общем, там, за поворотами этих тёмных и липких лестниц, внизу, сидит больше тысячи гитлеровцев, сидит не для того, чтоб спать… Командир одного из батальонов позвонил по телефону полковнику, и Зинченко приказал:

— Основными силами глушить подвалы, а наверх выделить одну роту. Пусть идёт, стреляя во все стороны и расчищая дорогу. Надо водрузить знамя!

И рота сержанта Сьянова, а за нею два знаменосца, Кантария и Егоров, пошли наверх. Они шли, освещая себе дорогу взрывами гранат. Сердца сжимались, и люди чувствовали себя как бы закрученными в ниточку. Вокруг лежала огромная и смертоносная темнота, и откуда-то из этой темноты сверкали красные огоньки. И лестницы казались нескончаемо крутыми и длинными. Воспалёнными глазами глядели вперёд, ища купол. Наконец приветно дохнуло свежестью, и они увидали сквозь разбитый купол рейхстага сине-алое небо. И из перекладин купола, где, казалось, и людям-то спрятаться негде, били по ним. И они били в ответ, и немцы падали, туго подскакивая на перекладинах. Всюду отрывисто, разноголосо звенел и визжал разорванный взрывами металл, словно купол сам себе пел отходную. Рота, окружив тесным кольцом двух знаменосцев, приближалась к вершине рейхстага…

Бой продолжался весь день 1 мая.

Немцы, находившиеся восточнее, связались с подвалами рейхстага по рации и в 11 часов утра 1 мая двинули на рейхстаг около тысячи гитлеровцев. В это же время немцы, сидящие в подземельях рейхстага, собрали у входов на лестницы шкафы, бумагу, деревянные макеты зданий, в том числе макет «Дворца Победы», — в подвалах находилось имперское проектное бюро, — вытолкнули всё это на лестницы и зажгли. Они рассчитывали, что когда пламя разгорится, то им удастся выскочить. Русские отступят, теснимые если не контратакой, то пламенем.

Однако русские стояли.

Полковник Зинченко доложил в дивизию:

— Трудновато! Часть пехоты из рейхстага пришлось вывести, чтобы отбивать наружные атаки противника, а остальные сражаются внутри.

Слышно в телефонную трубку: что-то скрипнуло… Глядя недоверчиво и со страхом на телефонную трубку, точно ему могут приказать отступить, Зинченко ждал. Голос, мягкий и вместе с тем грозный, проговорил:

― Знамя победы водружено над рейхстагом?

— Водружено, — ответил Зинченко.

— Так что ты ещё хочешь сказать, Зинченко?

— Я докладываю, — сказал Зинченко, — о том, как мы бьёмся. Пожар, теснивший наш батальон, ликвидируем. Бойцы рвутся вперёд. Приказ люди твёрдо знают.

Люди, действительно, твёрдо знали и приказ своего полковника, и приказ своего народа.

1946 г.