Взятие сто четвертого

Валерий Аграновский ВЗЯТИЕ СТО ЧЕТВЕРТОГО Повесть

Памяти О. Н. Писаржевского

ДУБНА

23 августа 1964 года утренние газеты сообщили, что в Объединенном институте ядерных исследований открыт 104-й элемент таблицы Менделеева.

Как потом стало известно, духовой оркестр заказан не был, а потому жители Дубны проснулись в то утро обычным порядком. Георгий Флеров и еще восемь авторов упомянутого открытия явились, как всегда, в лабораторию, надели синие халаты и приступили к очередным делам. Их сдержанно поздравляли коллеги, они сдержанно отвечали на поздравления.

Чепчики остались на головах.

Но хлынула пресса. Первой волной шли ТАСС и АПН. Получасовой разговор — сто пятьдесят строк живых подробностей. Потом пошли корреспонденты центральных газет и телевидения. Срок командировки два дня. За ними наступила очередь толстых журналов, представители которых заранее, по телефону, заказывали номера в гостинице на неделю. Флеров по опыту знал, что еще должен приехать маститый писатель «делать роман»…

В Дубне даже москвич чувствует себя немного провинциалом. Я не был исключением. Еще на Дмитровском шоссе, в том месте, где кусок деревянной молнии показывает направление к физикам, мое сердце стало основательно обгонять секундную стрелку. Оно стучало в ожидании чего- то необычного, и необычное пришло. Начался город — не дом, не два и не десять домов, — большой и красивый город в асфальте и в зелени, с тихими и таинственными улицами, прекрасными коттеджами, современными зданиями и чистым воздухом, не тронутым пылью. Пожилая женщина на велосипеде произвела впечатление кинотрюка. Любой человек с портфелем казался мне Понтекорво. Неторопливые походки, негромкая речь, интеллект в каждом взгляде…

Это был иной ритм, иной стиль, иной тон жизни.

В номере гостиницы, на том месте, где положено висеть «Трем охотникам», я увидел тонкую гравюру. Была горячая вода. И когда вечером я увидел в ресторане официантку в очках, то принял окончательное решение больше ничему не удивляться. «Дядя, — скажет мне утром на улице трехлетний мальчишка, — давайте сыграем в протонную радиоактивность». — «Прости, — отвечу я, — мне некогда, в другой раз».

Кстати, прощание с физикой у меня состоялось лет двадцать назад. Между тем, собираясь в Дубну, я понимал, что знаменитые сто пятьдесят ядер нового элемента, полученные группой Флерова, не возвышаются горой в директорском кабинете наподобие ядер французской мортиры в Историческом музее. В этом смысле многочисленным гостям Дубны не только нечего дарить, но даже и показывать.

Гостям показывали следы этих ядер.

Назвав свою фотолабораторию «кухней», Светлана Третьякова — один из авторов замечательного открытия — выложила передо мной на стол несколько обыкновенных стеклышек. С помощью микроскопа я с трудом разглядел на них черные точки в сиреневом овале. Это было все, что осталось от знаменитых ядер, проживших три десятых секунды и развалившихся на куски.

И мне стало жаль физиков.

Как Бетховен, они были трагически лишены возможности «слышать свои произведения» — видеть то, чему посвящали годы труда, десятилетия жизни. Великий Томсон, которого коллеги называли просто Джи-Джи, открыл электрон, поставив блестящий опыт, позволивший ему как бы считать маленькие электрические заряды. Чуть позже ученые даже определили возможный радиус электрона — три десятитриллионных доли сантиметра. И, конечно, увидеть глазами частицу атома ни сам Джи-Джи, ни кто-нибудь другой не умели. Да что электрон — громадный атом, это солнце по сравнению с электроном-планетой, сам атом был надежно закрыт от взгляда гениального Резерфорда, своего «отца», и существовал, как невидимка, лишь в воображении физиков.

Да, не многие профессии могли похвастать таким жестоким свойством.

Правда, говорят, Жолио-Кюри никогда не желал стать гномом, чтобы проникнуть в атом, и даже заявил об этом во всеуслышание. Наверное, и археологи никогда не стремились повернуть время вспять, чтобы собственными глазами увидеть Карфаген еще до того, как его разрушили. «Мы тоже не сумасшедшие», — сказал мне один из авторов 104-го. «Но простите, — возразил я, — вы можете представить себе антрополога, который удовлетворился бы следами неандертальца, отказавшись разговаривать с ним тет-а-тет?»

Мне по наивности казалось, что каждый физик по секрету от своих коллег все же мечтает забраться внутрь атома, чтобы собственными глазами увидеть протоны и нейтроны, собственными руками пощупать их и до конца разгадать тайну их взаимодействия и еще выяснить, нет ли у альфа-частиц, как у ангелов, маленьких крыльев, когда они вылетают из атома.

Увы, никто из авторов открытия не пожелал в этом признаться. «Если бы мне и удалось проникнуть в ядро, — серьезно сказал Виктор Друин, — я все равно проверил бы увиденное приборами».

Да, они, кажется, действительно привыкли не видеть то, что видеть им было не дано, как все мы привыкли не замечать земного магнетизма, хотя знаем, что он существует и действует.