Взятие Вудстока

Если бы вы остановились на 55-й, бывшей северной границей наших владений, и взглянули на юг, то мотель наш показался бы вам заброшенным многие годы назад. Строения его были выкрашены в белую краску, однако стены некоторых давно уже заросли вьющимися растениями. Там и сям между пышно разросшимися сорняками виднелись участки голой земли. За одним из главных зданий отеля располагался наш бассейн, окруженный разномастными старыми креслами, многие из которых никакого желания садиться в них не внушали. Строго на юг от бассейна и главных зданий находилась горстка обветшалых бунгало, значительная часть коих стояла, покосившись, на сваях. Бунгало размещались на болотце, которое из-за дурного дренажа и постепенно обострявшихся проблем со стоком воды пересыхало редко, если пересыхало вообще. Выпадали дни, когда добраться до дверей бунгало можно было только в галошах, однако это составляло одну из тех проблем, которые мы предпочитали не обсуждать.

Все расширения мотеля оплачивались деньгами, которые я зарабатывал в Нью-Йорке. Я шел на это отчасти потому, что тешил себя фантазией о том, как в один прекрасный день некий богатый, красивый собой человек свалится на меня прямо с неба и, купив наш мотель, обеспечит мне безбедное существование до конца моих дней. А тем временем, я сохранял и еще одну иллюзию – о том, что мы управляем вполне работоспособным мотелем.

Если говорить со всей прямотой, кое-какие из наших комнат лишь назывались «комнатами». В некоторых из них, чрезмерно просторных, я повесил старые занавески для ванн, по большей части рваные и покрытые пятнами. Затем я расставил вдоль занавесок, дабы подкрепить создаваемое ими впечатление настоящей стены, искусственные пальмы, полученные от моего работодателя «В. и Дж. Слоанов». Поскольку настоящие осветительные приборы нам были не по карману, я велел папе привесить к потолку голые электрические лампочки. По временам он немного экспериментировал с электричеством и далеко не один раз прокладывал проводку поверх водопроводных труб – сочетание потенциально смертоносное, однако осторожным постояльцам ничем не грозившее. Так или иначе, с помощью ванных занавесок и искусственных пальм нам удалось обратить бесполезное во всех отношениях пространство в две комнаты.

Конечно, номера на такие «комнаты» вешать было невозможно, однако это составляло наименьшую из моих забот. На многих дверях отсутствовали дверные ручки, у еще большего их числа не имелось и замков. Матрасы были жесткими, комковатыми; линолеум – растрескавшимся и почерневшим. Часть наших владений грозили того и гляди захватить сорные травы. А тут еще пустые короба кондиционеров и пустые же телевизионные ящики да не работавшие лже-телефоны.

В конторе мотеля я привесил к коммутаторной панели, купленной нами у телефонного ремонтника, елочную гирлянду. Крошечные лампочки ее то вспыхивали, то гасли, а коммутатор издавал время от времени зудливые звуки, позволявшие предположить, что он пребывает в рабочем состоянии. Когда какой-нибудь постоялец заявлялся в контору, чтобы пожаловаться на молчащий телефон, я говорил ему, что ремонтники как раз сегодня бастуют. И стало быть, чинить телефоны некому. Мама же спешила добавить, что деньги мы не возвращаем ни при каких обстоятельствах.

Сама контора выглядила пародийно, подобно «офисам» на стоянках жилых автоприцепов. Изначальный размер конторы был  пять футов на шесть, однако затем папа расширил ее, чтобы мы могли подавать в нем кофе клиентам. Фанерные стены конторы были голы, если не считать нескольких развешанных мной извещений наподобие «Мотель продается – ждем ваших предложений» и «Только наличные. Возврату не подлежат». Потолок и пол тоже были фанерными. Правда, последний устилался шелушащимся, покрытым пятнами линолеумом. Очарование этого скромного помещения подчеркивалось двумя дорогими красными шторами, также полученными мной от «Слоанов», и свисающей с потолка главная достопримечательность – вычурной хрустальной люстрой, которая была бы вполне уместной в отеле «Ритц-Карлтон», но здесь откровенно извещала мир о том, что мы – смехотворные Тейхберги, влезшие в долги до того уж серьезные, что никакие декоративные нелепости смутить нас уже не способны.

Подавляющее большинство людей сочло бы себя униженными, если бы им пришлось умереть в таком мотеле. А между тем, моя работа состояла в том, чтобы уговаривать тех, кто к нам заглядывал, заплатить нам деньги за возможность остановиться в нем. Работа не из легких. Она требовала напряжения всех моих творческих сил.