– Плевать! – почти выкрикнул Адам и поразился во второй раз: Харон оставил одно весло и вынул из уха кусок грязной то ли пакли, то ли ваты. Вот оно что! Выходит, перевозчик даже уши затыкает, чтобы не слушать мольбы и уговоры. Пергаментное лицо Харона было испещрено шрамами и царапинами, нижняя губа, которую не прятали седые космы бороды, рассечена. Неужели?.. Ещё на лице и на рубище какие-то белесые пятна. Они сливаются в странный налёт, будто много раз падали капли грязной воды и высыхали.
– Ты угадал – плевали, – проворчал Харон. – Без счёта, сам видишь. А бабьё морду царапало – всё до глаз норовило добраться. Один римлянин мечом сдуру ткнул.
– Кто? – не сразу понял Адам.
– Такой, как ты. Любитель жизни.
– Не понимаю! Это ужасно... – пробормотал сконфуженно Адам. – Дикари какие-то.
Перевозчик неопределённо хмыкнул и отпустил вёсла, чтобы передохнуть.
– Телеса окончательно они там теряют. – Глаза Харона колюче стрельнули в сторону башни с чёрным провалом входа. – А здесь, бывает, ведут себя похлеще, чем на земле... Один лорд как-то отказался в лодку садиться. Грязная, мол, она, санитария нарушается. А зачем покойнику санитария?
Он задумчиво посмотрел на низкое слепое небо – без солнца и ветра, которое едва прятало за зелёно-бурыми тучами каменную твердь свода, без всякого перехода спросил:
– Других, тех, кто богат безмерно, ещё могу понять. Жалко им... А чего ты-то наверх рвёшься? Что ты там оставил, кроме хлопот и суеты?
– Там жизнь...
Адам почти пропел эту фразу.
– Тебе не понять, дружище Харон. Точнее, долго слушать, а мне – долго рассказывать. Сущность жизни не в больших событиях, которые мы так или иначе ищем на земле. Я понял это, когда ходил с рыбаками на промысел. Давно, ещё пацаном... Сущность жизни в маленьких радостях и безмятежности духа. Представь только один день. Обычный, заурядный... С вечера ты искупался и просыпаешься утром в чистой постели. Ранняя осень. За окном чуть тронутые увяданием деревья. Воздух ключевой свежести, но ещё тепло, а днём и вовсе будет сказочно. Ты делаешь короткую зарядку. Затем лёгкий завтрак. О, я даже сейчас слышу аромат жареной свинины и кофе – только что сваренного, с огня. А как здорово пишется в утренние часы! Сначала слова просыпаются неохотно, кажется, даже видишь, как они зевают и потягиваются. Проходит время – они начинают понимать порядок и смысл, выстраиваются на бумаге всё быстрее. Они уже толпятся, спешат овеществиться, даже мешают друг другу. И повинуются. Ощущение власти над ними ни с чем не сравнимо. Такое, может, переживал только Наполеон, когда он и армия составляли как бы одно целое... Ах, старик, разбередил ты мне душу!
– Не убивайся так, – сказал Харон. – Глотнёшь разок из Леты – и всё забудешь. Хитрая река... Без неё здесь сплошной плач да стон стояли бы... Ты рассказывай, рассказывай...
– Не хочу забывать! – зло сказал Адам. – Не для этого у тебя прошусь... Обо мне писали: «Неистовый репортёр». Это не только имя на первых полосах газет и дешёвые книжонки, которые продаются во всех киосках. Это образ жизни. Я радовался всему этому, упивался, будто пьяница вином. Представь: ты славно поработал, бросил к чертям ручку, взял ключи от машины, спустился во двор. На сиденье нападало листьев – пусть так и лежат. Как уговаривались, заезжаю за подружкой. Через полчаса мы уже в небольшом ресторанчике, где подают мясо с грибами и чуть терпкое красное вино. И музыка... В узенькой вазе на столе – астры. И всё это – вино, приятная болтовня, медленные танцы, нежные прикосновения – разжигают огонь страсти. Нетерпение гонит вас к машине. Вы то и дело целуетесь в пути, рискуя врезаться в столб. Наконец, спальня... О, ты не знаешь, дружище, какая у моей подруги была спальня. Вся стена, которая напротив изголовья, сплошное зеркало... И вдруг оказывается, что у меня рак. Это в сорок два года. Не нажился я, старче, понимаешь?!
Харон, как показалось Адаму, сочувственно кивнул, взглянул на часы.
Часы – хорошие, швейцарские – поразили Адама. Рубище, ладья, потусторонний старец и... этот механизм. Живой, тикающий, из того реального мира.
– Зачем они тебе? – спросил Адам, указывая взглядом на часы.
– Надо ориентироваться, – туманно ответил перевозчик. – Работы много видишь, какая толпа собралась, а я старый... Вот с тобой сегодня заболтался, а Гермес ночью новую партию приведёт...